Но Разум имеет еще и другую важнейшую задачу. Он духовно объединяет всех людей. Заблуждаются те, кто думает, что бог охраняет одних и сокрушает других; он заботится равно обо всем творении и связывает всех воедино. Каждого он делает защитником и помощником другого, так что каждый в этом мире ответствен за благо и гармонию целого.
Разум правит и природой. Облака посылают на землю дождь, иначе она не станет родить траву и плоды. На земле произрастают травы, иначе погибнет от бескормицы скот. Скот питается травой и тучнеет, и в этом тоже проявляется Разум, ибо без скота человек не сможет существовать в довольстве. Солнце дает свет и жар, без них живое захиреет. Все в природе связано великим кругом жизни, все поддерживает и сохраняет друг друга. Во всех же проявлениях власти плотской — одно неразумие: мы видим его в жадности, гордости, злобе. А чистый и совершенный Разум побуждает петь и веселиться в добродетели: когда царь царствует, град радуется.
Ему казалось, что так просто понять это и воплотить в жизнь: каждый слушается Разума внутри себя, подчиняется данным природой законам — и гармония внутри человеческого общества, единство духовного и материального, человека и природы достижимы. Бог, Разум и естественный закон — одно. Рациональная мысль заставляла отходить от мистики и приближала к материалистическому пониманию мира. И здесь коренилось существенное отличие от левеллеров: те защищали как раз отделенность, независимость каждой личности от других, ее суверенные неотчуждаемые права во враждебном и иррациональном мире, управляемом непознаваемой волей всевышнего. Ему же, Уинстэнли, вся вселенная представлялась разумным и гармоническим целым, управляемым ясными, рациональными и постижимыми естественными законами, конечная цель которых — благоденствие и счастье человеческого рода. Каждый человек может познать эти законы, подчинить им свою непокорную алчную плоть и сознательным усилием пробиться к свету.
«Но какое же проявление Разума, — спрашивал придирчивый противник, который, казалось, находился уже не где-то вовне, на воображаемой церковной кафедре, а внутри его самого, — какое же проявление Разума можно усмотреть в искушениях, рождающихся во мне самом и в несчастьях, окружающих меня?» И Уинстэнли отвечал, стараясь быть как можно более честным. «Есть Разум в том, чтобы ты был одолен своими собственными вожделениями, которые ты сам избрал себе для наслаждений ими; чтобы ты испытал их и изведал все мучения, которые они порождают, весь стыд их, и тем самым вернулся бы опять к водительству Разума, подчинился бы духу, который дает мир и свободу».
«Но какой Разум в том, что другие люди меня угнетают?»
«Чтобы дать тебе увидеть твою собственную несправедливость к другим; для того и допускаются неправедные к тому, чтобы поступать с тобой несправедливо. Ты должен понять, что пути неправедности не приносят ничего, кроме боли.
«А кто призовет людей к ответу за их неправедность?»
«Тот самый могучий дух, Разум, царь справедливости и мира. «Почему ты горд? — спросит Разум. — Почему жаден? Почему злобен и жестокосерд против ближних твоих? Почему ты нечист?» А плоть ответит: «Я хотела доставить себе удовольствие». А Разум скажет ей: «Разве ты сама сотворила себя, чтобы жить для себя самой? Разве не господь создал тебя, чтобы жить под моим водительством?»
«А что значит жить по справедливости, или идти путями Разума?»
«Это значит прежде всего жить и действовать в любви к братьям по творению: накормить голодных, одеть нагих, освободить угнетенных, заботиться о сохранении других, как и самого себя… Только так творение достигнет единства, любви и мира и ни один не пожалуется на то, что кто-то поступает с ним несправедливо или угнетает…»
Уинстэнли писал много, торопливо, он старался выложить все, заявить миру свое кредо, как оно сложилось у него теперь, темной ненастной осенью 1648 года. Он не осознавал или нарочно не хотел понимать, что не оправдывается этим трактатом от обвинений в ереси, а наоборот, защищает и утверждает свою ересь перед всей читающей Англией.
Уже само отождествление понятий бога и разума было непозволительным вольнодумством. Ни англиканские иерархи, не пресвитерианские ученые проповедники никогда не согласились бы с тем, что любой малограмотный крестьянин или батрак может, сам читая Писание и размышляя о мире, решить, что в нем разумно и что нет, что истина, а что ложь. Если каждый будет судить об этих вещах по собственному разумению, заключали церковники, мир будет перевернут вверх дном, в нем воцарится анархия. Потому-то и были столь опасны для них казалось бы отвлеченные теологические рассуждения Уинстэнли.