Приторным запахом благовоний пропитаны бумажные святилища, в которых чтут память о Черчилле и его войнах – больших и малых. Эффективность этого культа – что бумажного, что целлулоидного – невозможно отрицать. Но чего несомненно добились молодые противники колониализма и их союзники, так это того, что новый разговор о Черчилле наконец-то начат.
1
Мир империй
«Я был сыном Викторианской эры, – писал Черчилль в книге-автобиографии "Мои ранние годы" (My Early Life), – когда внутреннее устройство нашей страны казалось незыблемым, когда ее торговая и морская мощь не имела себе равных и когда сознание величия нашей империи и нашего долга по ее сохранению лишь укреплялось». В 1874 г., когда Черчилль появился на свет, Британская империя занимала господствующее положение, превосходя соперников глобальным размахом своих владений. Да, она утратила свои американские колонии, но сохранила за собой точку опоры в Канаде. Потери на американском континенте были с лихвой компенсированы завоеванием Индии. Африка была разделена по соглашению между европейскими державами.
Большинство европейцев всех социальных классов были очень похожи в своем отношении к колониям. Кто бы что ни говорил, ничто не могло сравниться с экспансией иберийских стран и их трехвековым господством над огромным континентом, расположенным по другую сторону полного опасностей океана. Это было достижение, равных которому история не знала. При этом большинство биографов Черчилля до сих пор продолжают придерживаться мнения, будто на фоне Испанской и других колониальных империй, отличавшихся жестокостью и даже варварством, господство Британии было более мягким и поэтому больше пришлось по душе тем, кого она колонизировала.
В результате Британская империя превратилась в товар номер один на ярмарке исторического наследия. Министры правительства Тэтчер в 1980-е гг., как и их наследники в кабинете Блэра, не только подвергли пересмотру казавшиеся незыблемыми принципы государства всеобщего благосостояния и задушили протестную активность профсоюзов. Они также намеревались повернуть вспять антиколониальные течения в обществе, пытавшиеся демифологизировать имперское прошлое Великобритании или остро критиковавшие его. Сам этот разворот вызвал ответную реакцию со стороны многих людей. В Великобритании приукрашенная версия колониализма совсем недавно была практически полностью опровергнута английским историком Ричардом Готтом, показавшим в своей замечательной книге масштаб сопротивления, с которым сталкивалась Британская империя. Он четко и ясно резюмировал суть проблемы:
Нередко говорится, что Британская империя была чем-то вроде образцового примера – в отличие от французов, голландцев, немцев, испанцев, португальцев и, конечно же, американцев. Существует довольно распространенное мнение, будто бы Британская империя создавалась и поддерживалась минимальным количеством насилия и при максимальной поддержке благодарного туземного населения. Этот благостный, мармеладный взгляд на прошлое далек от того понимания истории, с которым сегодня могли бы согласиться молодые люди в тех краях, что некогда входили в состав империи{8}.
Именно в этой оптике нам следует рассматривать личность молодого империалиста Уинстона Черчилля. Он принадлежал к особой разновидности людей, порожденных Викторианской эпохой, и начальные годы его становления прошли в колониальном антураже, а именно в Дублине, где его дед занимал пост вице-короля Ирландии. Родители не уделяли мальчику достаточного внимания, и он находил утешение, играя в солдатики и слушая без конца повторяемые семейные легенды, рассказывавшие о его выдающемся предке-военачальнике – первом герцоге Мальборо. Истории о доблестях герцога по части военной тактики, которые тот демонстрировал на полях сражений во многих странах, – не говоря о его политической изворотливости, начиная с участия в Славной революции[34], – лишь укрепляли страстное желание молодого Черчилля стать военным.
Родительской заботы не прибавилось и после того, как Уинстона отправили в школу-интернат в Хэрроу. Там он нашел утешение в школьном кадетском корпусе и начал готовиться к поступлению в военную академию в Сандхерсте, за место в которой претенденту предстояло выдержать жесткую конкуренцию. Его отец, лорд Рэндольф Черчилль, в то время член парламента от консерваторов, был не в восторге от этой затеи. Он предпочел бы видеть сына в какой-нибудь финансовой фирме в Сити (они дружили с Ротшильдом), чтобы тот смог зарабатывать деньги. Уинстон, одновременно боявшийся упрямого, бескомпромиссного и вспыльчивого отца и преклонявшийся перед ним, тем не менее настоял на своем и после двух неудачных попыток был принят в Сандхерст.