Для нашего исследования представление близкого к реальности образа протагониста, безусловно, ценно само по себе, но тщательный анализ текстов Черчилля о первых месяцах премьерства важен также и потому, что позволяет понять доводы, которыми он руководствовался, и решения, которые он принимал в следующие пять лет, возглавляя правительство. В своей книге Черчилль констатирует, что летом 1940 года «широкие массы британского народа были преисполнены решимости победить или погибнуть». Поэтому ему «совершенно не было необходимости поднимать их дух с помощью ораторского искусства»[356]. На самом деле он отлично понимал, что именно в такие моменты и необходимо проявление лидерских качеств с поднятием боевого духа и подготовкой простых граждан к изнурительной борьбе. Знаменитые выступления этого периода — убедительное тому подтверждение, но формирование нужного настроя велось и на других уровнях. В последний день упоминаемых выше майских заседаний Черчилль подготовил «общую директиву», в которой призвал «своих коллег в правительстве, а также ответственных должностных лиц под держивать высокое моральное состояние окружающих, не преуменьшая серьезности событий, но выказывая уверенность в нашей способности и непреклонной решимости продолжать войну»[357].
Летом 1940 года на Черчилля было оказано значительное давление с тем, чтобы он изменил свою решительную позицию.
К мирному урегулированию призвал Ватикан, а также влиятельные нейтралы. Георг VI получил личное обращение от короля Швеции Густава V (1858–1950), в своем роде дуайена среди европейских монархов. Наследник маршала Бернадота предлагал встретиться и «обсудить возможность заключения мира». Недовольные политикой Черчилля имелись и в самой Англии: аристократы, бизнесмены, политики. Причем среди последних были не только влиятельные чины настоящего — лорд Галифакс, но и ведущие государственные мужи прошлого, например Ллойд Джордж, опьяненный собственными амбициями и считавший, что «правительство должно принимать во внимание любые мирные предложения», а также звезды британской политики будущего, например Ричард Остин Батлер (1902–1982), не исключавший компромиссного мира[358].
Но Черчилль был неумолим. Он готов был биться до конца, и биться с фатальной решимостью. «Мы переживаем очень тяжелые времена, и я готовлюсь к худшему, — написал он Стэнли Болдуину 4 июня 1940 года. — Но я уверен, что лучшие дни настанут. Только доживем ли мы до них, в этом я сомневаюсь»[359]. Более определенно Черчилль выразится через несколько дней, в беседе со своим близким окружением, попросив не обольщаться насчет исхода: «Мы-то с вами умрем через три месяца». Эти слова были сказаны генералу Немею, который отреагировал так: «Замечательно, что мы чертовски хорошо проведем свою последнюю неделю»[360]. Для самого Черчилль вступить в бой с захватчиками лично было не самым худшим вариантом, и он к нему готовился, пристреливаясь в открытом тире Чекерса из винтовки Mannlicher, револьвера Webley & Scott 32-го калибра и любимого «кольта» 45-го калибра. По словам очевидцев, премьер был хорошим стрелком. «Несмотря на возраст и тучность, он хорошо проявил себя, — вспоминает Колвилл. — Похоже, мистер Черчилль всегда мысленно представлял, что сражается с немцами». Инспектор Томпсон считал, что у находившихся в зоне поражения оружия Черчилля не было шансов уйти живьем[361].
«Моральный дух и сила, к сожалению, не способны заменить армию, но они представляют собой очень мощное подспорье», — заметил Черчилль на одном из заседаний палаты общин в 1937 году[362]. Британский премьер делал все от него зависящее, чтобы это подспорье было значительным. Но он также понимал, что одного боевого духа и моральной стойкости недостаточно для победы. Он хорошо помнил из истории, что человечество знало множество примеров, когда «храбрые, гордые и добродушные страны и целые народы» терпели поражение. Ему вспомнились Афины, побежденные Спартой в Пелопонесской войне, Карфаген с его «безнадежным сопротивлением» Риму в Пунических войнах. А учитывая, что историю пишут победители, большинство подобных «трагедий не были никогда описаны или они просто давно забыты»[363]. Требовалось, что-то более существенное, чем поднятие боевого духа. Пришло время ответить на вопрос, как Черчилль собирался одолеть противника и выиграть войну?
356
См.:
360
Исмей рассказал об этом диалоге Р. Шервуду. Когда Шервуд попросил разрешения использовать этот эпизод в своей книге «Рузвельт и Гопкинс», помощник Черчилля отказал: «Я бы предпочел, чтобы этот частный и откровенный разговор никогда не был бы обнародован». Цит. по:
362
Обсуждения в палате общин 21 декабря 1937 года: «Международные дела». Hansard. Series 5. Vol. 330. Col. 1838.