Ибо совершенно попутно молодой Черчилль в эти прекрасные пять лет раскрыл и своё второй призвание. Война была первым. Второе призвание: литература.
Началось с того, что многочисленные военные путешествия должны были как–то финансироваться. Лорд Рандольф умер бедным — состояние как раз покрыло долги — и его сын также был скорее беден для офицера кавалерии в дворянском полку. Его мать давала ему 500 фунтов в год — весьма приличная сумма в те времена, но естественно, что этих денег на всё не хватало. Хвала господу, что тогда ещё офицерам не запрещалось попутно быть военными корреспондентами, и таким образом молодой Черчилль стал журналистом. Его первая статья начиналась так: «Первые предложения несколько затруднительны — в газетной статье не меньше, чем в любовном объяснении». Статья не была успешной, гонорары росли медленно, и уже после своего второго военного похода Черчилль принял решение сделать из этого не только газетную статью, но и книгу: «История Малакандского экспедиционного корпуса» (The Story of the Malakand Field Force). Она была тепло принята в литературных кругах из–за живо написанных пластичных и драматичных изображений военных действий, в военных кругах — менее дружелюбно из–за критики, которую он чрезвычайно беспристрастно распространял на всех и каждого: руководство военной кампанией, организацию снабжения, всю армейскую систему, в которой самоуверенный молодой автор находил много недостатков. У молодого человека было необычайное доверие к собственным суждениям и он высказывался без обиняков. Он также проявил, в некоторой степени невинном виде, стратегическое мышление, воззрение полководца, которое снизошло на него бог весть откуда. Профессиональной квалификации и удостоверения этому он предъявить не мог. Однако если это огорчало его начальство, то вышестоящие, поистине великие лондонского света, находили это напротив занимательным, особенно у сына столь пресловуто известного отца. В военном мире, сколь ни глубоко он его любил, он был в конце концов лишь незначительным лейтенантом. В качестве писателя он получил влияние, почти что уже немного и власти.
Так что он продолжил писать. Следующим он написал роман, который позже охотно пожелал бы забыть, а третьим был его шедевр «Война на реке» (The River War), масштабное представление англо–египетско–суданских колониальных осложнений и военных кампаний, вершиной которого были его собственный опыт в Омдурмане и язвительная критика лорда Китченера, который после победы осквернил могилу побежденного Махди. Так выглядела доблесть победителей. В «Войне на реке» Черчилль впервые инстинктивно нашёл свою совершенно своеобразную форму, которую он позже использовал в неизменном виде в своих грандиозных представлениях обеих мировых войн: смесь истории и автобиографии, анализа и свидетельств очевидца. Он наслаждался написанием книг едва ли менее, нежели приключениями, опасностями и триумфами войны, которые образовывали сюжет его книг. Любовь к слову была у него столь же врождённой, как любовь к войне: ему доставляло удовольствие писать книгу.
У книгописательства были ещё и другие преимущества. Это было относительно выгодно — в то время как существование лейтенанта, особенно если его вели столь щедро, как это делал лейтенант Черчилль, постепенно приводило за собой вызывавшие опасения долги. И оно вело в высший свет. Молодой человек с известным именем и критическим пером привлёк внимание могущественных людей. Министры и государственные секретари приглашали его, даже премьер–министр, старый, могущественный Солсбери, который правил теперь уже 13 лет почти без перерыва, посчитал стоящим хлопот самому на него посмотреть. Молодой Черчилль мало–помалу не мог не заметить, чего ожидали от него: пойти в политику, стать депутатом, естественно консервативным депутатом; какая–либо другая возможность для Черчилля вовсе не рассматривалась. Двери открывались сами по себе: ему требовалось только вступить на этот путь. Карьера, власть и почёт ожидали его — а также приключения, борьба и опасность. Мог ли он медлить? «Политика едва ли не столь же захватывающее занятие, как война и столь же опасна», — говорил он одному коллеге по журналистике; — «И это вызывает слабые сомнения: на войне человека можно застрелить только один раз, но в политике раз за разом». Слова заносчивости; он ещё не знал, насколько пророческими они были.