В этой отчаянной ситуации Уинстона снова охватило его удивительное свирепое стремление победить во чтобы то ни стало: он вернул запаниковавшего машиниста на паровоз, мобилизовал наименее перетрусивших солдат на расчистку путей от перевернутых вагонов, затем, не добившись от них результатов, потребовал проложить дорогу локомотивом, используя его как таран. В конце концов, не сумев прицепить уцелевшие вагоны, Уинстон распорядился разместить двадцать одного раненого на паровозе и тендере и приказал машинисту отправляться. Самое поразительное, что во время всей этой суеты Черчилль оставался ничем не защищенным под сильным ружейным и артиллерийским огнем: на паровозе, с которого он распоряжался, насчитали более пятидесяти вмятин от попаданий снарядов; все солдаты, находившиеся рядом, были ранены, многие не по одному разу. Если на Кубе повстанцы стреляли скверно, в Индии у момандов были несовершенные ружья, а под Омдурманом стремительно атакованные уланами дервиши, возможно, просто не успевали толком прицелиться, то уж здесь-то, в Натале, буры были превосходными снайперами, прекрасно вооруженными и стрелявшими из укрытий с близкого расстояния. Стрелков поддерживали три орудия и револьверная скорострельная пушка Гатлинга. В течение одного часа десяти минут главной целью им служили паровоз и молодой рыжеволосый человек, все это время находившийся совершенно открытым… Когда паровоз с тендером, заваленные ранеными, сумели вырваться из ловушки, на этом рыжем все еще не было ни царапины! Годы спустя, вспоминая бой, участники с обеих сторон не могли объяснить столь невероятное везение.
Уинстон Черчилль, жаждавший славы, своей цели добился. Оставалось только вернуться в Эсткорт, чтобы принять выражения признательности и награды за проявленный героизм. Но ничего этого не произошло: как только паровоз выбрался за пределы прицельного огня противника, он слез с него и отправился назад, чтобы, по его словам, «найти капитана Холдейна и вывести вместе с его стрелками». На этот раз он, конечно, переоценил свои силы, тем более что маузер забыл в паровозе… Еще прежде, чем он успел дойти до вагонов, его схватили буры, равно как и капитана Холдейна и солдат в этих самых вагонах. И вот наш герой в руках врага. После допроса, проведенного бурским офицером по имени Ян Кристиан Смэтс, его и незадачливую команду отконвоировали в Преторию.
Это был тяжелый пленник. Не признавая дисциплины и не вынося бездействия, он немедленно начал бороться за освобождение, настаивая на своем статусе журналиста. Но часть его одежды была форменного образца, все газеты Наталя восхваляли его подвиги в бою за бронепоезд, да и, как потом скажет бурский офицер: «Не каждый день берут в плен сына лорда!»[41]. Сын лорда отправил протест и требование об освобождении властям Трансвааля, а также написал матери и принцу Уэльскому, прося содействия. Все тщетно. Как и с пленными офицерами, с ним очень хорошо обращались, разрешали вести переписку безо всяких ограничений и даже пользоваться муниципальной библиотекой… Но его тяготило бездействие, в то время как у Ледисмита шли жестокие бои, за которыми ему не терпелось понаблюдать, а еще лучше – поучаствовать. И наконец, его по-прежнему преследовала навязчивая идея о роковой наследственности: 30 ноября он написал Бурку Кочрану: «Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Страшно подумать, как мало времени мне остается».
Для молодого спешащего человека оставался только один выход – бежать. Капитан Холдейн и старший сержант по кличке Броки уже три недели готовили побег, и утративший надежду на освобождение Черчилль решил к ним присоединиться. Как всегда, он ничего не боялся и предложил товарищам план… захвата Претории одним лихим ударом! Несмотря на все его красноречие и дар убеждения, они предпочли придерживаться более скромного плана, но предприятие все равно оставалось рискованным: тюрьма была окружена высокими стенами и вышками, хорошо охранялась и освещалась всю ночь. После многих дней наблюдений вечером 12 декабря состоялась попытка побега. Несколько неудачных попыток – и Уинстону удалось перелезть через стену и соскочить в сад. Два других затворника привлекли внимание часового и вынужденно отказались от побега. Прождав в кустах больше часа, Уинстон решил продолжить путь в одиночку. Его шансы были близки к нулю: ни карты, ни буссоли, не зная ни слова на африкаансе, а до португальского Мозамбика от Претории ни много ни мало четыреста восемьдесят километров… При себе у него имелось только семьдесят пять фунтов, четыре плитки шоколада и несколько галет. Считая, что терять нечего, этот азартный игрок, не таясь, вышел из сада, спокойно прошел мимо часовых и исчез среди домов Претории.
41
По законам того времени за участие в боевых действиях на стороне противника в гражданской одежде полагалась смертная казнь, как за шпионаж. Черчилля спасло происхождение: не будь он сыном лорда и потомком Мальборо, его бы расстреляли на месте без долгих разговоров.