Но ничего этого не произошло, и 1 сентября эскадрон Черчилля, производя рекогносцировку впереди пехоты, подошел к Омдурману, священному городу махдистов. Дервиши халифа Абдуллы двигались навстречу экспедиционному корпусу. Командир 21-го уланского полковник Мартин отправил Уинстона к лорду Китченеру с донесением. Молодой поручик отрапортовал сирдару, гарцевавшему во главе пехотной колонны, которая двигалась вдоль берега Нила. Черчилль доложил, что дервиши движутся форсированным маршем и войдут в соприкосновение с авангардом через час-полтора. Если Китченер и узнал Уинстона Черчилля в этот момент, то не подал виду, впрочем, голова у него была занята мыслями поважнее…
В тот день дервиши так и не атаковали, но на следующий день, 2 сентября, на заре они ринулись на британцев. С вершины небольшого холма поручик Черчилль, отправленный в разведку с горсткой людей, мог наблюдать выдвижение вражеской армии: четыре орды всадников, общим числом до шестидесяти тысяч сабель, с развернутыми знаменами неслись лавой на двадцать пять тысяч солдат англо-египетского экспедиционного корпуса, окопавшихся широкой дугой на берегу Нила. Сильно уступая врагу в численности, войска сирдара многократно превосходили его по огневой мощи: помимо более современных винтовок у британцев было семь артиллерийских батарей и восемь канонерок, курсировавших по Нилу, – всего почти семьдесят орудий. Поручик-корреспондент Уинстон Черчилль завороженно следил за грандиозным спектаклем столкновения двух цивилизаций, разворачивавшимся на его глазах, и даже не замечал пуль, свистевших у его ушей. Но все хорошее рано или поздно заканчивается, и наблюдательный пункт, ставший слишком опасным, пришлось оставить; Черчилль и его уланы галопом поскакали к английским позициям и соединились со своими как раз в тот момент, когда на них обрушилась конница халифа. Но артиллерия разметала махдистов прежде, чем они достигли первой шеренги британцев. На поле боя остались лежать семь тысяч дервишей. Отразив первое нападение, Китченер отдал приказ о контрнаступлении на Омдурман, чтобы отрезать дервишей от их баз. Проложить дорогу к городу было поручено 21-му уланскому. Полк в полном составе, все его четыре эскадрона из шестнадцати взводов, вышел из укрытий и предпринял широкий охватывающий маневр в юго-западном направлении, заходя противнику в тыл. И вот когда полк на рысях вылетел на широкую песчаную равнину, он попал под огонь ста пятидесяти дервишей, устроивших засаду на его левом фланге. Полковник подал сигнал к началу последней великой кавалерийской атаки в истории[36]: триста десять уланов неслись под градом пуль на полтораста стрелков, не зная, что за теми в русле пересохшего ручья скрываются три тысячи дервишей с пиками и копьями наперевес…
В две минуты семьдесят пять улан были убиты или ранены, погибло сто двадцать лошадей – четверть полка выбыла из строя… Как всегда, в таких ситуациях жизнь и смерть зависели от случайности, и как всегда, в такие невеселые моменты удача широко улыбалась Уинстону Черчиллю. Он должен был бы скакать впереди 4-го взвода на правом фланге, но из-за позднего прибытия в Каир командиром этого взвода назначили корнета Роберта Гренфелла; во время атаки он был смят дервишами и изрублен в лапшу. Поручик Черчилль вел предпоследний взвод, который попал под менее сильный удар и отступил в беспорядке под натиском противника. Даже невезение причудливым образом сыграло на руку Уинстону: в 21-м полку уланы атаковали с пиками наизготовку, а офицеры – с саблями наголо; но поручику Черчиллю с поврежденной в Бомбее рукой это оружие не подходило. Его сабля оставалась в ножнах, а в атаку он скакал с автоматическим десятизарядным маузером, который пришлось купить взамен забытого в Лондоне револьвера. Будь у него в руке сабля, в схватке с ордой дервишей, прекрасно владевших холодным оружием, его ждала неминуемая смерть. А так рукопашной не вышло: четверых дервишей, напавших на него, он одного за другим уложил из пистолета, остальные предпочли с ним не связываться. И снова, как на Кубе и в долине Мамунд, произошло необъяснимое: в начале схватки Уинстон проскочил между двумя дервишами, вооруженных ружьями, при этом оба выстрелили по нему в упор и оба промахнулись, тогда как улан, скакавший следом за ним, был убит наповал. Позже, когда он выбирался из свалки, по нему стреляли еще три воина, и снова мимо… В тот момент поручик Черчилль испытал испуг, что случалось крайне редко, но стремление победы у этого черта с сигарой подавляло страх, как у других людей волнение притупляет боль.
Когда Уинстон присоединился наконец к остаткам полка, вырвавшимся из бойни, он заметил, что все уцелевшие и их кони несут кровавые следы сражения, и только на Уинстоне и его лошади не было ни царапины… Поразительное везение, но в тот день судьбе пришлось вмешаться еще раз: на Черчилля неожиданно выскочил дервиш, которому удалось подобраться незамеченным среди лошадей, и в последний момент в каком-то метре от себя наш герой застрелил нападавшего… последним патроном.
В конце концов, только обойдя позиции махдистских стрелков и взяв под плотным ружейным огнем уэд[37], уцелевшие в атаке уланы смогли обратить противника в бегство. Было всего девять часов утра, и полк ждал приказа о наступлении, но приказ так и не был отдан: чуть севернее пятьдесят тысяч дервишей всей массой атаковали пять бригад Китченера, и, хотя в этот раз им удалось подойти на расстояние ружейного выстрела, они были сметены огнем пехоты и артиллерии. Оставив на поле боя более пятнадцати тысяч убитых и раненых, махдисты бежали в пустыню, открыв Китченеру дорогу на Омдурман (и на Хартум). Гордон был отомщен, весь Судан оказался в цепких руках Англии.
Уинстон был слишком занят прямыми военными обязанностями, поэтому сумел отправить в «Дейли миррор» лишь несколько писем. Победа позволила ему снова взяться за перо. Ведь он был свидетелем всех сражений с самого начала, побывал в рукопашной, своими глазами видел поле битвы, заваленное одиннадцатью тысячами трупов и шестнадцатью тысячами раненых, и вместе со своим полком триумфально вступил в Омдурман. Для того, кто владел пером не хуже, чем маузером, материала вполне хватало для нескольких сенсационных статей, тем более что Уинстон неоднократно становился свидетелем неоправданной жестокости солдат сирдара, и он еще напишет с плохо сдерживаемым отвращением и об участи раненых дервишей, и о расстреле из пушек мавзолея Махди[38], осквернении его могилы и уничтожении останков. Все это подпортит репутацию лорда Китченера. Получив как из Каира, так и из Лондона призывы одуматься и вернуться к порядку, Китченер просто возненавидит писаку, посмевшего давать ему уроки морали. Однако остановить того было невозможно, ибо сын лорда Рэндолфа с его связями в правительстве и парламенте вплоть до своей руки при дворе был не просто кем-то там… К тому же теперь, когда за ним стояла пресса и когда он проявил доблесть на поле боя, Уинстон был уже недосягаем. Но можно было позволить себе хотя бы маленькую тайную месть: поручик Черчилль получает приказ доставить в Каир самой длинной дорогой стадо больных верблюдов… Уинстон безропотно отправился в путь: он никуда не спешил, ему оставалось написать еще гору заметок и переварить массу событий. Эта кампания оказалась для него невероятно удачной, но он потерял в боях немало дорогих друзей, таких как Роберт Гренфелл или Хьюберт Говард. Этого было достаточно для того, чтобы испытать отвращение к войне на какое-то время. Но только на время.
36
Так в тексте. Конечно же этот бой 21-го уланского полка не стал последней атакой крупной кавалерийской части в конном строю не только в истории вообще, но даже в истории Великобритании в частности. –
37
Уэд – долина, созданная временными потоками во время ливней или древними водотоками. –