Юлькен холодно взглянул на Владо, заговорившего в своем юношеском тоне, стоило ему разозлиться.
– Ты забыл, как обошелся со своим правом? Несправедливо погибшая Еничка, наверное, из-под земли наблюдала, как ты возвращаешься.
Владо, сделав пару жевательных движений, парировал:
– С чего ты взял, что это я убил ту девчонку?
В этот же миг Юлькен почувствовал, как что-то подступает к горлу, и с грохотом поставил кружку на стол. По нему разбрызгались коричневые капли.
– Если бы не твои козни, как думаешь, пошла бы она к озеру Эмера, одно упоминание которого заставляло ее дрожать с самого детства?!
– Хм… Ени вернулась с озера живая. Разве это не ты даже не постарался вылечить ее, а сразу приказал убить, когда она сошла с ума и начала буйствовать?
– Что за бредни ты несешь?!
Плесь!
Эль, выплескавшийся из кружки Юлькена, потек по морщинам на лице Владо. Тот вытер его рукавом и, криво улыбаясь, тихо проговорил:
– Хм… Что ж, постарайся уж понять меня. Хотя мне с самого начала не стоило даже мечтать о том, что ты выслушаешь мое мнение, братец. Да разве можно сломить упрямство, доставшееся нам с кровью Джиннеманов, не приставив нож к твоей шее? Ха-ха, даже родители не смогли сломить его у нас, своих сыновей, которые решили примкнуть к разным фракциям, а Ени в конце концов вписала свое имя в книгу фракции Пламенной Наковальни вслед за тем, кому уготовано было стать ее мужем.
Владо тихо усмехнулся и продолжил:
– А с тетей Джанин разве иначе? Даже сейчас она возглавляет фракцию Мартовских Сенаторов и ведет активные действия. Ха-ха-ха, да уж… Думаешь, у твоих сыновей все сложится как-то иначе? Когда они вырастут, то могут перестать служить Каче, которого ты чтишь, словно божество, и примкнуть к кому-то совершенно неожиданному, например к той же фракции Воинов! Я не преувеличиваю!
Глаза Юлькена сверкнули. В гостиной, где стемнело из-за пасмурной погоды, не горело ни единой свечи.
– Хе-хе, если так посчитать, то в одной семье аж пять фракций, пять! Или нет, раз родители уже мертвы, правильнее сказать, что их теперь четыре?
Юлькен не стал препираться. Он тихо сказал:
– Уходи.
– Уйду, раз просишь.
Владо вскочил. Однако, продолжая все так же ухмыляться, он покрутил пальцем, указывая тем на брата:
– Ты об этом пожалеешь. Не забывай, что сегодня я приходил предложить мир в последний раз, братец. Именно так: это был последний шанс. Если бы ты просто отдал мне чертов комплект Уинтерботтом, я бы забыл прошлое и простил тебя. Ну? Может, подумаешь еще разок?
Юлькен процедил сквозь зубы:
– Он ни за что не попадет тебе в руки, пока моя голова не расколется надвое.
– Хм, дельное замечание. Я все прекрасно понял.
Владо, казалось, ожидал такого ответа и ухмыльнулся, а морщины на его лице проявились еще отчетливее. Затем он прищурился, словно собираясь полюбоваться помрачневшим лицом Юлькена.
– Даже слепому очевидно, что курфюрст Кхан станет президентом на этих выборах. Думаешь, тебе останется место на этом полуострове, если ты не примкнешь к нему? Разве будут у тебя, последователя Качи, которого Кхан ненавидит больше всего, какие-то другие варианты? Ты же должен понимать: как только выборы закончатся, ты станешь куском мяса для тигра. Тебе лучше хотя бы прикинуться, что мне удалось тебя убедить, раз я проявил великодушие. Или же нет? Джиннеманы так не поступают?
– Разве я не сказал тебе убираться?!
Юлькен прекрасно знал, что значили слова Владо. Ничего нового он не услышал.
Всего курфюрстов было пятнадцать, и Кхана, которому служил его младший брат, уже поддерживало большинство из них. Против остались лишь трое, в их числе курфюрст Кацуя – его Владо и называл оскорбительным прозвищем «Кача». Остальные – те, кто официальной поддержки не выразил, – похоже, решили последовать за большинством.
Выборы заведомо проиграны – Юлькен это знал. Однако разве не политические убеждения ценились в семье Джиннеман, да и вообще среди всех тех, кто унаследовал в Республике Травачес более или менее известную фамилию, так же высоко, как жизнь? К тому же общеизвестен и тот факт, что немало людей продолжали следовать им, даже жертвуя этой жизнью. А семья Джиннеман имела особую славу в этом отношении. И возможно, причина, по которой братья столь жестко разошлись, заключалась в сильных искушениях, которые предлагали курфюрсты, признавшие эту славу.
Но как давно это началось? Когда лордов так ошеломили и взволновали вещи вроде убеждений и фракций, хотя в то же время в стране было немало людей, которым и куска хлеба не доставалось? Может, после того, как в Травачесе ввели странную республиканскую политику выборов среди феодалов? Нет, ну какая это в самом деле республика? Это не что иное, как порочная форма монархии, которая делила всю нацию на сотни фракций, где дети отворачивались от родителей, брат восставал против брата, а друг – против друга. И, даже несмотря на это, его было невозможно сломить.