Затем она проглотила твердый комок в горле, с запоздалым раскаянием сказала; «Ах!» и закрыла за собой дверь, раскаянием сказала; «Ах!» и закрыла за собой дверь.
Она быстро пошла по коридору, стараясь держаться середины, чтобы быть как можно дальше он неровных, корчившихся стен.
В том месте коридора, где пурпурная стена безостановочно обтекала устойчивый желтый прямоугольник, она остановилась. Борясь с отвращением, она приблизила к нему губы.
— Мистер Уинтроп? — спросила она.
— Да-да, уж не миссис ли это Бракс? — прогудел в ответ прямоугольник. — Давненько вас не видел. Входите прямо в него миссис Бракс.
В центре желтой заплаты появилась крошечная дырка, которая быстро расширилась в дверной проем. Она шагнула в него в высшей степени осторожно, словно могла упасть с высоты нескольких этажей.
Комната имела форму длинного, узкого равнобедренного треугольника. В ней не было ни мебели, ни другого выхода, кроме того, что предлагал желтый прямоугольник. Разноцветные полосы точно гонялись друг за другом по стенам, полу и потолку, меняя преобладающий оттенок интерьера по всему спектру. А за цветом следовали запахи, запахи, появлявшиеся и на короткое время наполнявшие комнату, одни неприятные, некоторые интригующие, но все незнакомые и чужие. Откуда-то со стен и потолка доносилась музыка, ее тихие звуки мягко дополняли цвета и запахи. Музыка была слишком странной для ушей человека двадцатого века; нити диссонанса, за которыми следовали длинные или короткие паузы, и в их окружении почти неслышную мелодию можно было принять за островок в океане странных звуков.
В дальнем конце комнаты, в острой вершине треугольника, лежал на приподнятой секции пола пожилой человек. Приподнятая секция периодически то слегка поднималась еще выше, то опускалась, покачиваясь, как корова, пытающаяся найти удобное положение в траве.
Единственное одеяние, бывшее на Уинтропе, тоже все время изменялось. Одну секунду это была белоснежная туника, покрывавшая его с плеч до бедер, потом она резко вытянулась в зеленую мантию, завернувшую его до щиколоток — и сжалась в светло-коричневые плавки, отделанные сложным узором из сверкающих голубых раковин.
Мисси Бракс смотрела на все это с почти религиозным неодобрением. Человек должен быть одет, смутно чувствовала она, в следующую секунду так же, как и в предыдущую, а не бешено метаться из одной одежды в другую, как на смонтированной киноленте.
Уинтроп положил на пол огромное яйцо, которое до этого держал в руках.
— Присаживайтесь, миссис Бракс, дайте ногам отдых, — весело предложил он.
Вздрогнув при виде пола, поднявшегося холмиком по знаку хозяина, миссис Бракс, поколебавшись, согнула колени и села, едва касаясь его напряженным телом.
— Как… как вы тут, мистер Уинтроп?
— Чудесно, просто чудесно! Лучше и быть не может, миссис Бракс, Скажите, вы видели мои новые зубы? Я получил их только сегодня утром. Посмотрите.
Он открыл рот и оттянул пальцами губы.
Миссис Бракс подалась вперед, по-настоящему заинтересованная, и осмотрела полный рот белой, сияющей эмали.
— Хорошая работа, — наконец, произнесла она, кивая. — Здешние дантисты так быстро сделали их вам?
— Дантисты? — Он развел костлявые руки широким, веселым жестом — У них в 2487 году нет дантистов. Они вырастили мне эти зубы, миссис Бракс.
— Вырастили? Как вырастили?
— Откуда я знаю, как? Они очень умны, вот и все. Гораздо умнее нас, во всяком случае. Я услышал о регенерационной клинике. Там, если вы потеряли руку, вам вырастят ее прямо обрубка, легко, как и все прочее. Я пошел туда. Я сказал; «Мне нужны новые зубы» машине, что стоит там у них. Машина велела мне сесть, раз, два; три — и все! Я выбросил свои железки, Хотите попробовать сами?
Она встревоженно шевельнулась на своем холмике.
— Может быть… но я лучше подожду, пока это не усовершенствуют…
Уинтроп рассмеялся.
— Вы испуганы, — провозгласил он. — Вы, как и все остальные, испуганы двадцать пятым веком. Все новое, все иное — и вам хочется спрятаться в нору, как кроликам. Только у меня, Уинтропа, есть мужество. Я самый старый из вас, но это не имеет значения. Мужество есть только у меня.