– Семнадцатого августа, утром, – повторил Жосс. – Сразу как я снял посудину с сухого дока.
Адамберг отложил блокнот и снова зашагал по комнате. Семнадцатого августа в Париже появились первые четверки на улице Шайо. По крайней мере, поступил первый сигнал о них. А через два дня был разрисован второй дом на Монмартре.
– А когда пришло следующее письмо? – спросил Адамберг.
– Через два дня, девятнадцатого, – ответил Жосс. – Потом двадцать второго. А потом они так и посыпались. С двадцать четвертого августа были почти каждый день, а недавно стали приходить по нескольку раз в день.
– Можно на них взглянуть?
Декамбре протянул ему последние записки, которые взял с собой, и Адамберг пробежал их глазами.
– Не могу понять, – сказал он, – с чего вы взяли, что здесь говорится о чуме?
– Я нашел источник этих отрывков, – объяснил Декамбре. – Это цитаты из старинных трактатов о чуме, на протяжении веков их было написано сотни. Автор описывает признаки, предвещающие чуму. А скоро заговорит и о ней самой. Он уже совсем близко. В последнем письме текст прерывается как раз перед словом «чума».
Адамберг взглянул на сегодняшнее письмо.
(…) что люди ходят, как серые тени, и видно, как черный пар восходит от земли, как туман (…) когда в людях исчезает доверие, кругом царят зависть, ненависть и распутство (…)
– По правде говоря, – сказал Декамбре, – я думаю, что все произойдет завтра. То есть, по словам нашего предсказателя, этой ночью. Так написано в «Дневнике англичанина».
– Вы говорите про эти беспорядочные отрывки?
– Они в полном порядке. Эти записи датируются 1665 годом, когда в Лондоне разразилась крупная эпидемия чумы. В последующие дни Самуэль Пепис увидит первый труп. Думаю, это случится завтра.
Адамберг отложил бумажки и вздохнул:
– А что, по-вашему, увидим мы?
– Не имею ни малейшего понятия.
– Вероятно, ничего, – сказал Адамберг. – И это действительно неприятно, вы согласны?
– Совершенно согласен.
– Но все это похоже на нелепые бредни.
– Я знаю. Последняя чума во Франции закончилась в 1722 году в Марселе. Воспоминания о ней стали почти легендой.
Адамберг провел пальцами по волосам, – наверное, чтобы причесаться, подумал Жосс, – а потом собрал записки и отдал их Декамбре.
– Спасибо, – сказал он.
– Я могу продолжать их читать? – спросил Жосс.
– Ни в коем случае не прерывайтесь. И зайдите ко мне рассказать, что будет дальше.
– А если ничего не будет? – сказал Жосс.
– Чаще всего такие нелепые, но тщательно спланированные действия всегда чем-то заканчиваются, пусть даже какой-нибудь ерундой. Мне интересно, что этот парень придумает дальше.
Адамберг проводил гостей к выходу и медленно вернулся в кабинет. Эта история была не только неприятной. Она была отвратительной. С четверками она никак не связана, кроме совпадения даты. И все же он был согласен с Дюкуэдиком. Завтра этот англичанин Пепис увидит первого умершего от чумы в Лондоне, и это будет началом большой беды. Адамберг стоя быстро открыл записную книжку и нашел телефон историка Средних веков, который ему дала Камилла, того самого, у которого она видела перевернутую четверку. Он посмотрел на стенные часы, которые недавно повесили у него в кабинете, они показывали пять минут двенадцатого. Если этот парень работает уборщиком, он его вряд ли застанет дома. В трубке послышался торопливый, довольно молодой мужской голос.
– Марк Вандузлер? – спросил Адамберг.
– Его нет. Он в запасном окопе, выполняет задание по чистке-глажке. Могу оставить ему записку в расположении его части, если хотите.
– Будьте добры, – немного удивленно сказал Адамберг.
Послышался стук телефонной трубки и шуршание, человек на том конце искал бумажку и ручку.
– Я слушаю, – снова раздался голос. – С кем имею честь?
– Старший комиссар Жан-Батист Адамберг из уголовного розыска.
– Черт. – Голос сразу стал серьезным. – У Марка неприятности?
– Нет. Камилла Форестье дала мне его телефон.
– А, Камилла, – просто ответил голос, но произнес это имя так, что Адамберг, даже не будучи ревнивцем, почувствовал легкий укол или, скорее, удивление. Камиллу окружало множество людей, с которыми он не был знаком, потому что они были ему безразличны. И когда он случайно сталкивался с кем-то из них, его всегда это удивляло, словно он открывал новый континент. Кто сказал, что Камилла не может царить в других королевствах?
– Я насчет одного рисунка, – сказал Адамберг, – такая довольно загадочная графика. Камилла сказала, что видела такой рисунок в одной книге у Марка Вандузлера.
– Очень возможно, – отозвался голос. – И книга, конечно, была не слишком юной.
– Как вы сказали?
– Марка интересуют только Средние века. – В голосе послышалось едва уловимое презрение, – Самое позднее, что у него может быть, это шестнадцатый век, да и то вряд ли. Разве полиция этим занимается?
– Всякое бывает.
– Ясно, – сказал голос. – Определяете мишень?
– Если ваш друг знает, что означает этот рисунок, нам бы это очень помогло. У вас есть факс?
– Да, по тому же номеру.
– Прекрасно. Я пришлю вам рисунок, и если Вандузлеру что-то известно, попросите его, пожалуйста, связаться со мной.
– Ясно, – отвечал голос. – Отделению приготовиться к выполнению задания.
– Послушайте… – сказал Адамберг, когда его собеседник уже собирался повесить трубку.
– Девернуа, Люсьен Девернуа.
– Дело не терпит отлагательств. Это даже срочно.
– Можете рассчитывать на мое усердие, комиссар.
И Девернуа повесил трубку. Озадаченный Адамберг сделал то же самое. Этот Девернуа просто самолюбивый мозгляк, с полицией он явно не церемонится. Наверное, какой-нибудь военный.
До половины первого Адамберг неподвижно простоял у стены, глядя на факс, который не подавал признаков жизни. Потом ему это надоело, и он вышел пройтись и купить что-нибудь поесть. Не важно что. Возьмет, что попадется на окрестных улицах, с которыми он мало-помалу знакомился. Бутерброд, помидоры, хлеб, фрукты, пирожное. Зависит от настроения и от магазинчика, здравый смысл тут ни при чем. Он не спеша прошелся по улицам с помидором в одной руке и лепешкой с грецким орехом в другой. Ему захотелось весь день провести на улице и вернуться только завтра. Но Вандузлер мог прийти домой на обед, а тогда он, возможно, получит ответ на свой вопрос, и с нелепыми выдумками будет покончено. В три часа он вернулся к себе в кабинет, бросил куртку на стул и повернулся к факсу. На полу лежал листок.
Господин комиссар,
Присланная вами перевернутая четверка является точным изображением цифры, которую в прошлом рисовали жители некоторых мест на дверях домов или оконных рамах во время чумы. Полагают, что этот знак античного происхождения, но он был заимствован христианами, которые считали, что он представляет собой крест, нарисованный без отрыва руки. Этот знак применялся также в торговле и книгопечатании, но больше всего он известен как талисман от чумы. Рисуя этот знак на дверях домов, люди стремились таким образом защитить себя от беды.
Надеюсь, что эти сведения будут вам полезны, господин комиссар. Всегда к вашим услугам,
Марк Вандузлер.
Опустив голову и держа в руке факс, Адамберг склонился над столом. Значит, перевернутая четверка – талисман от чумы. В городе ею помечены уже тридцать домов, а у этого бретонца в ящике куча писем. Завтра англичанин из 1665 года увидит первый труп. Адамберг, нахмурившись, вошел в кабинет Данглара, по дороге давя куски штукатурки.
– Данглар, ваш художник дурака валяет.
Адамберг положил факс Данглару на стол, и тот с настороженным видом прочел его. Потом перечитал заново.
– Да, – сказал он. – Теперь я вспомнил, где видел эту четверку. На балконной решетке торгового суда в Нанси. Их было две, и одна была перевернута.
– Так что будем делать с вашим художником, Данглар?