— Ты видел мистера Лофтиса? — спросила она. — Где он?
Парень вскинул глаза и испуганно повел рукой, указывая на ресторан. Долли напугала его.
— Вон там. Вон там, мэм, — сказал он.
И с грохотом захлопнул крышку, поскольку только что увидел мистера Каспера, который, стоя у багажного вагона, где находились останки, подал ему знак подогнать катафалк. Пыль рассеялась, хотя в воздухе все еще крутились небольшие водоворотики и завихрения; сквозь одну из этих тучек Долли прошла к ресторану, стряхивая с юбки пыль. Она услышала громкие скорбные звуки гитары; защитив от света глаза, вгляделась в пыльное стекло. Внутри Лофтис сидел за чашкой кофе, а женщина за стойкой быстро и беззвучно открывала и закрывала рот. «Бедный дорогой Милтон!» По ресторану ходила радуга цветов музыкального ящика — вечно меняющийся красивый спектр; мужчина с низким печальным голосом пел: «Возьми меня назад, и сделаем еще одну попытку». Обычная народная песня, однако исполненная настоящего тихого горя. Бедный дорогой Милтон.
Она смахнула платком пыль с лица, попудрила нос и поглядела на себя в оконное стекло. Она была смуглая и хорошенькая и, пожалуй, могла бы быть красивой, если бы не слегка срезанный подбородок, отчего ее лицо казалось не безвольным, а скорее капризным, как если бы ее челюсть и губы могли, как у девочки, задрожать в любой момент от горя. Ее много рекламировали в связи с общественной деятельностью — в Красном Кресте, Женском клубе и тому подобных организациях, — и ее фотография, снятая вскоре после свадьбы, появлялась в местных газетах по крайней мере дважды в месяц в течение более двадцати лет, пока даже она не почувствовала неуместности шляпы-колпака и челки, что вызывало откровенные и скрытые насмешки в городе. И тогда она не без сожаления заменила фотографию другой, более новой, где у нее уже не было молодой улыбки, зато точно обозначались маленькие мешочки под глазами и складки на шее, дряблой и слегка сморщенной. Сейчас она в последний раз любовно провела пуховкой по носу и вошла в ресторан.
Она нежно положила руку на плечо Лофтиса.
— Дорогой мой, нам уже пора. Все готово и…
— Когда наступит великий судный день, — ровным голосом произнесла Хейзел, — вы с ней вместе выйдете на золотые улицы. Не волнуйтесь, мистер. Так сказано в большой книге. Евангелие от Иоанна, восемнадцать — тридцать шесть: «Царство мое не в этом мире…»
Лофтис тяжело вздохнул и поднял на Долли испуганные глаза.
— Ты говоришь, все уже готово?
— Да, дорогой. Пойдем.
— Это долина слез, — продолжала Хейзел, — будто входишь в гущу тумана…
— Сколько я тебе должен? — спросил Лофтис.
— Это будет пять центов.
Лофтис положил монету на стойку.
— Я всем сердцем с тобой, мистер. Право дело.
— Спасибо, — пробормотал Лофтис.
И машинально открыл для Долли дверь. Они вместе вышли на улицу, где уже исчезла пыль и теперь ярко светило солнце. Музыкальный ящик печально пел им вслед: «Возьми меня назад — давай еще раз попытаемся». Вдали уголь с элеваторов плюхнулся в море, сотрясая землю. «Давай еще раз попытаемся».
Они как раз готовились сесть в лимузин, когда Элла Суон, с трудом спустившись из дока, молча залезла на заднее сиденье; катафалк тоже тихо и величаво подъехал с печальным звуковым сигналом; пешеходы, освобождая ему дорогу, словно пчелы устремились к тротуару. Долли вошла в лимузин, за ней — Лофтис; поезд, который должен возвращаться в Ричмонд, издал печальный свист, и мистер Каспер вылез из катафалка и с кротким видом остановился у дверцы лимузина, словно епископ, собирающийся что-то освятить.
— Та-ак, — сказал он, заглядывая на заднее сиденье. — Все готовы? — Он слабо улыбнулся. — А-а, вижу. Все в порядке, можно ехать.
Итак, они наконец двинулись в путь: Долли и Лофтис рядом, Элла Суон — на откидном сиденье, прямая как палка, в черном шелковом платье и кружевах рококо, голова склонена то ли в раздумье, то ли в горе. Она молчит, и мистер Каспер на переднем сиденье включает мотор. Лофтис видит в маленьком зеркальце его веснушчатый лоб и рыжие волосы. Однако они проехали следом за катафалком не более ста ярдов, как вдруг катафалк свернул к обочине, остановился, и Барклей, высунувшись со встревоженным видом, поманил мистера Каспера.
— О Господи, — сказала Долли, — о Господи.
— Что случилось… — начал было Лофтис, нагнувшись вперед, но мистер Каспер уже остановил лимузин, вышел и прошел к катафалку, где завел над мотором беседу с Барклеем. — О великий Боже, — произнес Лофтис, не обращаясь ни к кому персонально. — Неужели не достаточно того, что на меня все это свалилось, чтобы еще что-то забарахлило? — Он уткнулся головой в свою руку. — Иисусе! Я этого не вынесу!..