Он взял ее руку.
— О’кей, детка. Тебе не придется ехать домой. Мы позаботимся об этом. А теперь улыбнись.
Пейтон не стала улыбаться; она задумчиво склонила голову набок, так что короткие волны каштановых волос частично закрыли ее лицо. И произнесла веско — так, что слова ее, достигая сознания Лофтиса, преисполняли его нелепом и жутким страхом:
— Зайка, я не знаю, что не так. Страшно такое говорить, и я не знаю, как это высказать — так это страшно. Но она все время так поступает и, наверное, считает, что это правильно, а я ничего не могу с собой поделать, зайка, я просто не люблю ее. — Она подняла на него глаза, помолчала и покачала головой. — Зайка, — повторила она, — я просто не думаю, что люблю ее.
Она поднялась с дивана и стояла, повернувшись к нему спиной. Он встал, пошатываясь, повернул ее к себе и притянул ее голову к своей груди.
— Лапочка, — прошептал он, — ты не должна такое говорить. Твоя мама… ну, она всегда была… ну, она всегда нервничала и была легковозбудима и… ну, она ведь так не думает. Она…
— Она не должна тащить меня домой.
— Нет. Мы это уладим. Нет. Но, лапочка…
Он прижал ее к себе. Сырой холодный туман — отчасти темнота, отчасти алкоголь, отчасти собственное смятение — застлал его зрение. Он чувствовал, что любит Пейтон больше всего на свете. Он поцеловал ее. Что до Элен — ну ее к черту. Он снова держал в руке стакан с виски и поднес его к губам Пейтон.
— А теперь, лапочка, — сказал он, — не волнуйся. Возвращайся туда, веселись и танцуй. Тебе не надо ехать домой.
Пейтон сделала большой глоток виски.
— О’кей. — Она посмотрела на него. — Ох, зайка, ты такой милашка.
Она поцеловала его — словно капелька дождя упала на его щеку — и, пошатываясь, вышла из комнаты. Он смотрел ей вслед: дверь, придерживаемая воздухом, с шипеньем, открылась, и он остался один в музее с мячами для гольфа, и медалями, и сиреневым угасающим светом. Он снова опустился на диван.
Несколько минут он сидел так, глядя в окно. Танцы, после того как он прогнал мяч по восемнадцати лункам, утомили его; он понимал, что опьянел больше, чем следовало, а ведь вечер еще не кончился, но стакан его был пуст, если не считать двух кубиков льда. Он тоскливо подумал, что надо его наполнить. За дверями он слышал музыку, топот ног. Он подумал, что это танцуют джиттербаг. В открытое окно проникал прохладный воздух, но и дождь, поэтому он опустил окно. Противоположный берег реки был закрыт стеной дождя, лившего из летних, белых как молоко, облаков; склон под окном выглядел так, будто он смотрел на него сквозь зеленый кварц: темное поле для гольфа, пустынное, исхлестанное ветром и дождем; затопленные ивы у реки, днем такие чинные и женственные, сейчас тряслись и дрожали, вздымая свои ветви, словно руки обезумевших женщин, к льющему с неба дождю. Вниз по реке, близ берега, плыло суденышко ловцов устриц, и Лофтис, разомлев от тепла и большого количества выпитого виски, должно быть, задремал — правда, всего лишь на минутку, поскольку, когда открыл глаза — да закрывал ли он их вообще? — суденышко лишь на несколько ярдов продвинулось вдоль берега. Слегка озадаченный, встревоженный, тупо глядя на реку, он подумал: «Что это мне привиделось?» А снова задремав, он увидел костер, столб дыма, угрожающе трепыхавшийся на горизонте, и похожий на травинки гонимый ветром дождь, мгновенно рассыпавшийся на свету. Глаза его открылись — было почти темно; суденышко ловцов устриц исчезло за завесой из качающихся ив.
«Мне надо выпить…»
Внизу, в раздевалке, он достал из своего мешка для гольфа пинту «Хайрем Уокер», выпил и вернулся в бальный зал, где на площадке лестницы, ведущей наверх, обнаружил Долли.
— Ой, Милтон, дорогой мой, я всюду искала вас.
— Как дела, крошка?
— Ой, Милтон, что случилось? У вас такой вид, будто вы увидели привидение.
— Дело в Элен, — сказал он. — Она сказала, что увозит Пейтон домой.
— Как глупо!
— Да, — сказал он.
— Но почему?
— О-о, я не знаю. Я дал ей глоток виски, чтобы развеселить…
— О-о, вот оно что. Как глупо!
— Угу. — Он вздохнул. — Не следовало мне давать ей…
— Нет, — сказала Долли. — Я хочу сказать: как глупо с ее стороны… — Она помолчала с высокомерно-безразличным видом. — А в общем, — произнесла она с легким ледяным смешком, — это, знаете ли, право, не мое дело.
— Нет, — сказал он. — Я хочу сказать: верно. Это было глупо. Глупо с моей стороны, глупо — с ее. Но, — добавил он задумчиво, помолчав, — она не увезет Пейтон домой.
— Когда же это произошло?
— Как раз перед дождем, — ответил он, — по-моему, всего несколько минут назад. По-моему, она что-то заподозрила.