Зайченко — кандидат филологических наук, но у него было свое «хобби» — его увлекали вопросы мироздания. Увлекали серьезно, профессионально.
Вадим знал, что Устинович дружит с Зайченко. Хотя в спорах они обычно занимали противоположные позиции. Еще в передней Вадим подумал, что непременно встретится тут со Святославом Кондратьевичем.
Рядом с Зайченко стоял незнакомый молодой человек, приблизительно одних лет с Вадимом. Зайченко его называл — Юрик.
Юрик говорил медленно, словно пропускал слова через ситечко из редких мелких зубов. Вадиму он сразу понравился.
— Кибернетика, кибернетика, — Юрик сдерживал раздражение. — Все пытаются передать машине, чтобы оправдать свою лень.
— Ваш вывод, мягко выражаясь, парадоксален, — улыбнулся Зайченко. — Разве именно кибернетика не является взлетом человеческой мысли?
— Именно. Взлет мысли отдельных творцов. А общество этим пользуется для того, чтобы сложить ручки и кейфовать, как говорят на востоке… С появлением кибернетики возникла огромная опасность — всеобщая лень.
— И это в устах молодого человека?! — иронизировал Зайченко. — Кибернетика не может заменить человека. Она может лишь помочь ему.
— Да?! — вскричал Юрик. — Прочтите вчерашнюю газету. Статья называется — «Машина проектирует машину». Сама… И это уже на заре появления кибернетики. Представляю, что будет лет через двадцать…
Юрик взял со стола яблоко, но тут же положил на место — еще не пришло время садиться за стол. Этим он еще больше понравился Вадиму. Хотя Юрик нес явную чепуху о кибернетике. Он казался утенком, только вылезшим из воды и не успевшим отряхнуться…
«Вот в поэзии наверняка этот парень разбирается», — почему-то подумал Вадим.
И тут же Вадим вспомнил Савицкого. Его странное поведение. Его слова. Этот тон. Эти руки, заложенные за спину. Совсем другой человек…
Ах, при чем тут Савицкий? Ну, выпил немного… Какая связь между Юриком и Савицким?! Никакой. Так… Впрочем, в их беззащитности есть что-то общее…
А вот Зайченко совсем иной. Спокойствие. Уверенность. Снисходительный, чуть иронический тон…
— Управление всеми институтами общественной жизни становится все сложнее. И человек уже сейчас ощущает бессилье, при самых добрых своих намерениях. Физический и психологический предел. Нужна машина. Жизнь выдвинула это требование.
— А где творческое начало? — не успокаивался Юрик.
— Ну и бог с ним, с творческим началом. К тому же, оно не исчезнет, раз вам так дорого, — Зайченко явно скучал. — Говорят, не бойтесь быть пессимистом. В дальнейшем может оказаться, что вы были оптимистом.
«Черт возьми, о чем они толкуют? К чему все это?»— думал Вадим. Неосознанное беспокойство подступало к горлу. Как слезы. Надо набрать побольше воздуха, чтобы подавить. Это всегда помогает…
Из гостиной позвали к столу. До двенадцати оставалось несколько минут.
К столу собирались гости. Они выходили из всех четырех комнат Устиновича. Добрая и слегка напряженная обстановка, всегда возникающая, когда до Нового года остаются минуты.
Вадиму казалось, что многие тут не знакомы друг с другом. Он шепнул об этом Ирине. Та подтвердила. В основном здесь друзья жены Устиновича, Марии Аполлинарьевны, доктора минералогических наук. Вадим посмотрел на радостную маленькую женщину с седой головой и гладким насмешливым лицом. Устинович рядом с ней выглядел иностранцем, не владеющим русским языком, — он то и дело улыбался и не знал, куда деть руки. У него не могло быть столько друзей. И он немного растерялся. Мария Аполлинарьевна налила ему водки.
— Единство противоположностей, — кивнул в их сторону Вадим.
— Наоборот — борьба. — Ирина потянулась к бутербродам с кетой. — Что ты будешь есть?
— Конечно же черную икру, — ответил он.
— Ты не оригинален. Только надо не опоздать, судя по целеустремленным взглядам окружающих, — улыбнулась ему Ирина.
Взгляды гостей скользили по бутербродам с икрой, но руки тянулись к семге, колбасам, сыру.
— Не решаются, — проговорила Ирина и первой взяла с блюда бутерброд с икрой. Все рассмеялись. Плотина прорвалась. Ваза мгновенно опустела. Какая-то девушка торопливо убрала вазу со стола, заменила новой и ухватила бокал.
— Домработница. Между прочим, ее зовут Вероника, — шепнула Ирина.
На экране телевизора четко обозначились часы Спасской башни. Еще мгновение — и стрелки сольются на римской цифре XII. Голос диктора прервался напряженной паузой.