— Я ухожу. Заприте, пожалуйста.
— Наш замок захлопывается, — Вероника не поворачивала головы.
Вадим постоял в дверях. Длинно и шумно надевал пальто, застегивая пуговицы, отыскивая в карманах какие-то необходимые вещи, перекладывая их в другой карман.
— Почему вас так обидело упоминание о Никандрове?
— Мне лень отвечать.
— Мне не нравится этот тип.
— Ого! — Вероника обернулась и насмешливо посмотрела на Вадима. — Не понимаю, чем вы лучше его?.. Как-то я звонила вам, не знаю, передала ли ваша бабка-дежурная. Я звонила после того, как разругалась с Александром Павловичем… У вас даже отчество одинаковое.
— Вы жаждали утешения?
— Что ж, я его дождалась.
В голосе Вероники вдруг прозвучало откровенное кокетство. Вадим сразу и не понял, это так не вязалось с общим тоном разговора.
— Вы странное существо, Вероника. Иногда я вас не понимаю.
— И поэтому вы ходите ко мне целую неделю.
— Честно говоря, я и сам толком не знаю — почему хожу целую неделю. Может быть, это сплошной обман? Какое-то недоразумение, а?..
Старушка протиснулась в кухню с огромной кастрюлей и поставила ее в раковину. Сильная струя воды грохнула о железное днище, изменяя тембр по мере наполнения кастрюли. Судя по всему, соседка явилась в кухню надолго.
Нелепо стоять в теплой кухне в пальто. Вадим помахал рукой и что-то произнес. Шум воды заглушил слова.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Стол Савицкого завален ненужными деталями, рулонами лент, проводами. Каждый пристраивал туда все, что ему мешало. Начало положил Бродский. Он не нашел другого подходящего места для своих инструментов. Эдьку поддержал Яся — на широком столе Савицкого отлично помещались старые блоки. Затем Люся подкинула несколько рулонов лент… Такое впечатление, что на столе не хватало лишь старых калош.
Савицкий болел вторую неделю. Говорили, у него ангина. Собирались его навестить, но также откладывали на завтра, хотя Валентин Николаевич жил недалеко. Многие в душе желали, чтобы Савицкий подольше оставался дома, возможно, это и выражалось в том, что заваливали его стол всякой мурой. Унылая спина Савицкого наводила тоску. Когда он молчаливо целыми днями сидел, не разгибаясь, над понятными только ему схемами. Как алхимик.
После ухода Горшенина его работу над Крабовидной туманностью передали Валентину Николаевичу. Для завершения. А старую тему Савицкого специальным приказом Киреев законсервировал, как зашедшую в тупик. Даже не вынося на Ученый совет. Правда, в приказе была гладенькая и вполне тактичная формулировка.
Однако Валентин Николаевич часто оставался после работы, продолжал заниматься старой темой. Киреев рассвирепел, когда узнал о его бдениях. Последовал крупный разговор в присутствии почти всех сотрудников лаборатории.
— Вы тратите впустую деньги… Я в этом убедился при ознакомлении с вашей установкой… Единственное стоящее направление ваших работ — это вопрос о гидроксиле. Почему вы избегаете об этом говорить?! — вопрошал Киреев.
— Чепуха, чепуха… В том, что вы предлагаете, есть неразрешимые задачи, — слабо отбивался Савицкий, искоса поглядывая на окружающих. Ему так хотелось, чтобы никого не было.
— А я вам докажу! Вы запутались в трех соснах, — гремел Киреев. — И мою консультацию отвергаете. Боитесь, что ли, вы ее?
— Ничего я не боюсь. Не надо мне ничего доказывать, — все тише отвечал Савицкий.
— Короче, я вам запрещаю продолжать работу. То, что вы сейчас делаете, научно несостоятельно!.. Займитесь темой Горшенина. — Киреев был вне себя. — Яся, перенесите установку Валентина Николаевича к себе на детали!
И Киреев хлопнул дверью.
Яся виновато подошел к установке. Ситуация была не из приятных.
— Что же вы делаете? Что же вы делаете? — бормотал Савицкий.
Яся вышел, сгибаясь под тяжестью агрегата.
— Угроза взрыва миновала. Отбой, — прокомментировал Сеня Зуев. Всем почему-то стало грустно. В сторону Савицкого старались не смотреть. Только Бродский подошел к Валентину Николаевичу и произнес между делом:
— Ничего, старина, у вас еще есть шанс довести тему Ипполита до нужной кондиции. Все будет о-ля-ля.
Со стороны это бы прозвучало жестоко, если бы не тон, каким это было произнесено.
Реакция Киреева на «бунт» Савицкого показалась всем слишком болезненной. Ну так, ковыряется Савицкий в свободное время. Чего доброго и закончит тему… Хотя действительно уж больно долго он возится. И главное, отказывается от помощи Киреева. Гордыня.