Асанов промолчал. На огневую позицию вышли одетые в маскировочные халаты двое сотрудников Затонского.
У женщины были собраны волосы под беретом. Они начали стрельбу.
Все трое внимательно следили за результатами офицеров СВР. Падерина стреляла блестяще, как лучшие курсанты Асанова. Он долго смотрел на результаты, затем опустил бинокль.
— Вот видите, генерал, вы напрасно обижаете своих людей. Стрелять они умеют.
— Я не говорил, что они не умеют, — отозвался польщенный Затонский, — я говорил, что им нужно пользоваться оружием как можно реже.
На позицию вернулся Машков. Он был вместе с Чутовым.
На этот раз Машков стрелял намного лучше. А Чутов дважды умудрился вообще промазать.
— Первый номер, — рявкнул в микрофон разгневанный Акбар, — срочно ко мне. Второй номер — неплохо.
— Что с ним случилось? — спросил раздосадованный Орлов. Ему тоже было неприятно видеть, как плохо стреляет офицер ГРУ.
— Не знаю. Он сегодня словно не в себе. Таких результатов у него никогда не было. Вчера проходили дважды зону. Все было нормально, — ответил Асанов, — может, устал? Переутомился?
В комнату наблюдателей вошел Чутов.
— Прибыл по вашему указанию, — на полигоне ГРУ не принято было представляться или говорить свое воинское звание.
— Что с вами случилось? — обратился к Чутову на «вы» генерал Асанов.
Старший лейтенант понял, что генерал рассержен.
— Простите, товарищ начальник курсов, — пробормотал он устало.
— Что случилось? — переспросил Асанов.
Чутов молчал.
— Можете говорить в присутствии этих товарищей, — показав на Орлова и Затонского, разрешил Асанов.
Старший лейтенант по-прежнему молчал. Только старался не смотреть своими опухшими покрасневшими глазами в лицо генералу.
— Руки, — крикнул вдруг Орлов, — покажите руки.
Чутов, недоумевая, поднял чуть трясущиеся руки.
— Все ясно, пил, мерзавец, — загрохотал Орлов, — пойдешь под трибунал, мать твою. И это лучший офицер. Таких людей, Акбар, ты еще можешь рекомендовать?
Асанов молча смотрел на Чутова.
— В чем дело? — мягко спросил он.
Старший лейтенант молча закусил губы. Его немного трясло, словно в лихорадке.
— Вы больны? — спросил Асанов.
— Нет, — вытянулся Чутов, — разрешите повторить стрельбу.
— Не разрешаю. Идите в свою комнату. Потом поговорим.
Чутов не успел выйти, как ь комнату вошел майор Машков.
— Разрешите?
— В чем дело? — Асанову начали надоедать сегодняшние сюрпризы его сотрудников.
— Разрешите поговорить с вами лично, — попросил Машков.
— Говорите здесь, — все-таки Асанов разозлился.
— Товарищ генерал! Прошу представить старшему лейтенанту Чутову недельный отпуск.
— Что? — не выдержал Орлов, — еще адвокатов нам не хватало. Развели бардак, понимаешь.
— Говорите, — Асанов уже понял, что случилось нечто серьезное.
— Сегодня ночью у старшего лейтенанта Чутова умерла жена в больнице, во время операции. Двое детей остались дома одни. Их взяла соседка, Акбар Алиевич, — очень тихо сказал Машков.
В комнате наступило молчание.
Орлов крякнул от неожиданности.
— Почему вы сразу не рассказали? — покачал головой Асанов.
— Я подал рапорт, товарищ генерал. Он у вас в кабинете, — ответил Чутов.
— Недели не хватит, — вздохнул Асанов, — даю вам один месяц. У вас есть кому оставить детей?
— Нет, товарищ генерал. Мы с женой детдомовские, — немного виновато ответил Чутов, — наверно, подам рапорт об увольнении.
— Идите, Чутов, — отпустил его генерал, — Машков, вы останьтесь.
— Стойте, — приказал Орлов и, помолчав, негромко попросил: — Извините меня, старший лейтенант, я не знал.
Чутов кивнул головой.
Когда за ним закрылась дверь, Орлов с досады ударил кулаком по столу.
— Вот парень, кремень. И ведь не говорил ничего.
— Машков, нужно помочь ему, — предложил генерал, — по-нашему обычаю.
— Взять вещмешок? — спросил Машков.
— Да.
Это был обычай, свято соблюдавшийся в элитарных группах военной разведки. В случае гибели товарища остальные собирали деньги для его семьи. При этом приносился вещмешок и каждый бросая туда деньги. С таким расчетом, чтобы не было видно, кто сколько дал. Считалось, что каждый дает в меру своих возможностей.
— Подождите, — остановил Машкова генерал Орлов, доставая из кармана все деньги, какие у него были. Зажав их в пятерню, он подошел к майору.
— Для его детей.
Затонский вытащил бумажник, достал деньги,
— От меня тоже.
Асанов кивнул Машкову.
— Зайдешь ко мне вечером. Оставь вещмешок в столовой, пусть ребята видят.
— Сделаю, товарищ генерал.
После ухода Машкова все долго молчали.
— Люди у вас отличные, — заметил Затонский, — и обычаи хорошие.
— Нужно будет заменять Чутова, — задумчиво произнес Асанов, — искать ему срочную замену.
— Не нужно, — возразил Затонский. — Из Москвы к нам завтра приедут еще два сотрудника, Семенов и Елагин. Они оба альпинисты, мастера спорта. Передаются вам для помощи в горах, во время перехода. Итого вас будет девять человек.
— Аналитики уже работают? — поинтересовался Орлов.
— И наши, и специалисты СВР, — пояснил Асанов, — у москвичей есть очень интересные наработки, думаю, они нам пригодятся.
— Нужно форсировать отправку группы, — Затонский посмотрел на полигон, где появились Рахимов и Чон Дин, — у нас очень мало времени. Через три дня вам нужно отправляться. Вы, генерал, все-таки очень храбрый человек.
X
Колонны танков, перейдя государственную границу, двигались в сторону Кабула по основной магистрали: Кундуз — Баглан — Чарикар — Кабул.
Сороковая армия входила в состав Туркестанского военного округа. Несколько усиленная за счет соседних округов армия, перешедшая границу, насчитывала более восьмидесяти тысяч солдат и офицеров. Позднее ее численность выросла и перевалила за сто тысяч.
Зима восьмидесятого в Афганистане выдалась спокойной, без привычных ветров и ураганов. Советские полки, получившие первоначальную задачу встать гарнизонами по всем крупнейшим городам страны, выполнили поставленную задачу довольно легко.
Все-таки прав оказался Андропов, а не Огарков. Афганская армия не оказывала во время вторжения почти никакого сопротивления. Деморализованная переворотом Амина и последующим заявлением Кармаля, запутавшаяся в громких социалистических лозунгах, не понимавшая целей и задач советского вторжения, афганская армия покорно приняла вторжение «шурави» — советов, как потом стали называть советские войска. Население тоже не оказывало большого сопротивления.
Неграмотные крестьяне и кочевники не совсем понимали, что нужно чужим танкам в их спокойной стране. Многие южные племена, мигрирующие по афгано-пакистанской границе, вообще не особенно интересовало, кто стоит у власти в Кабуле, какой режим, какие лозунги. Они вели достаточно автономный образ жизни, лишь формально подчиняясь центральной власти. В пустынях Регистана или Гармсера вместо законов применяли обычаи, зачастую основанные на нормах корана и житейской логики.
Но изменение ситуации афганцы почувствовали почти сразу. Через пять дней после вторжения советские войска вошли в Кандагар и двинулись на юг перекрывать границу, якобы от вмешательства извне. Сама утопичность этой идеи стала ясна уже в первые дни после вторжения. На многих участках южной границы вообще не было обозначений. Даже местные жители не всегда могли точно определить, где находится пакистанская сторона, а где афганская.
В горах, на северо-востоке, устанавливать пограничные посты было просто невозможно.
Конечно, можно было потратить десятки миллиардов рублей и в конце концов оборудовать всю, или почти всю границу Афганистана. Но если учесть, что территория этого государства была больше любой страны Европы, а общая протяженность границ трудно поддавалась учету и примерно равнялась длине всех южных границ Советского Союза, задача становилась не просто сложной, а невозможной.
Не все спокойно было и вокруг Афганистана. Еще 9 января Совет Безопасности принимает решение о созыве 6-й чрезвычайной специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН.
Ассамблея, собравшаяся уже на следующий день и заседавшая пять дней, рассматривает вопрос об агрессии Советского Союза в Афганистане.