– Или кегли.
– Скажешь тоже! Кегли совсем ерунда!
Лизе дела не было до кеглей, она смотрела в окно. С высоты мезонина далеко были видны крыши и заборы. Небо стало малиновым, в саду Копытиных жарко задышал вальсами оркестр пожарной части. Иногда не в тон музыке попадал какой-нибудь посторонний звук – например, густой гудок, длинный-длинный, как дым, который льнет к земле. Это пароходный. А паровозный другой: веселый, с перехватом – у! у-у-у!
Лето начинается!
Вдруг с улицы постучали в ставню. Лениво тявкнула фрязинская собака Дамка. Трое в мезонине замерли на своих местах и тревожно уставились друг на друга. Грозный призрак Аделаиды Петровны в колоссальной шляпе мелькнул перед их глазами. Неужели?..
Стук повторился, и чей-то голос спросил:
– Эй, Фрязин, ты дома?
Вова подмигнул сестре и Лизе:
– Так это он и есть, Ванька!
Он высунулся из мезонинного окошка и замахал руками:
– Я здесь, Рянгин! Иди к калитке, я открою!
– Ты же в чулане заперт, – напомнила заботливая Мурочка.
– А, ерунда! До девяти еще пропасть времени, под арест засесть успею, – махнул рукой Володька и скатился вниз по лестнице.
Лиза осталась сидеть неподвижно. Второе явление утреннего блондина подстроила, наверное, сама судьба! Ей очень хотелось взглянуть на гостя хоть одним глазком и удостовериться, так ли он неказист.
Мурочка тоже сгорала от любопытства.
– Бунт так бунт! – сказала она. – Как ты, Лиза, считаешь: если я, как Чумилка, сейчас сбегу отсюда, а к девяти вернусь и засяду за перевод, будет это большим преступлением?
– Не думаю, – ответила Лиза. – Я бы вообще ни за что тут не сидела. Тетю Анюту я всегда улещиваю какими-нибудь сладкими словечками. Да еще прилизанными волосами – она это очень ценит.
Мурочка вздохнула:
– У нас такие штуки не проходят! Но мне ужасно хочется спуститься вниз. Вот бы посмотреть, какая физиономия будет у этого Рянгина, когда он тебя увидит. Он ведь сражен, совершенно сражен! С первого взгляда! И Володька то же самое говорит. Интересно, где они сейчас?
Она высунулась в окно и сообщила:
– Они в сад пошли! Давай туда нагрянем, а?
– Ни за что! Он подумает, что я его преследую.
– Не подумает. Ты же не знала, что он сюда притащится. Давай-ка его огорошим! Просто мимо пройдем, и все. Если б ты, Лиза, знала, как я тут измучилась с этими проклятыми французскими цыганами! Заслужила я за свои муки хоть какое-то развлечение?
– Конечно заслужила!
Лиза всегда жалела Мурочку. Сама Лиза с трех лет росла без матери, которую не помнила. Лизу дома баловали и обожали, несмотря на мелкие придирки, все – и отец, и тетка, и няня Артемьевна. А вот Мурочке приходилось быть Золушкой из-за зловредной мачехи. Чтобы повеселить подругу, почему бы и не огорошить Рянгина?
Что с Рянгиным будет, Лиза представляла себе очень хорошо. Была она опытная красавица и с малых лет заметила, что, завидев ее, мальчишки пускаются устраивать глупости двух родов. Одни просто цепенеют, конфузятся, роняют чашки и прячутся под диван. Таких они с Мурочкой называли столбами. Другие начинают бешено визжать, гримасничать и гоготать – эти обезьяны. Они забавнее, но противнее столбов. Рянгин, конечно, типичный столб.
Любопытно, но Мурочку эта классификация веселила не меньше, чем Лизу. Она и не думала ревновать к успехам подруги, потому что была особой серьезной. Влюблялась всегда в кого-нибудь значительного и совершенно недостижимого – в Наполеона, в Лермонтова, в учителя словесности. Сейчас она обожала трагика Варнавина-Бельского.
Лиза с Мурочкой тихонько спустились по лестнице и скользнули к черным дверям через гостиную, столовую и докторскую приемную.
В саду было тихо. Пахло влажной землей, как всегда бывает весной, а еще сиренью и вечерней пылью.
Город Нетск пылью славился – в засуху почва на дорогах истиралась в тончайшую пудру пополам с колючим желтым песком. Если ветер поднимался – закрывай глаза, затыкай уши; даже в карманы пыли нанесет! Теперешний июнь начинался тихо, зелень была еще густая, чистая, но летняя напасть плыла уже над городом золотым туманом.
Выйдя в сад, Лиза сломала большую ветку, чтобы отмахиваться от комаров, если будут докучать. С веткой в руке, позолоченная закатом, с волосами, спущенными вдоль щек, она показалась на дорожке.
Двое приятелей, которые как раз обменивались какими-то книжками, дружно открыли рот. Книжки полетели на песок. Рянгин Иван, дважды в один присест переплывающий Неть, даже моргать перестал. Он залился таким темным румянцем, что ярко обозначились его белые брови. И Вова Фрязин, который видел Лизу в тысяча пятый раз в жизни и третий за сегодняшний день, довольно глупо и смущенно повел носом. Мурочка фыркнула.