Какие подспудные соображения были у редактора вернонской газеты, когда он притащил к мисс Оливии знакомиться иностранца в потертой и пропыленной рабочей одежде, можно только догадываться, я только надеюсь, что у него не было затаенной мечты выдать наследницу плантации за оборотистого чужака, который возьмется за дело засучив рукава, работа закипит, плантация возродится, благотворно повлияет на экономику региона, — и газета города Вернон получит много-много объявлений, аминь. Мне кажется, мисс Оливия тоже заподозрила что-то в таком духе, потому что она была убийственно вежлива и со мной, и с редактором. Мы выпили по чашке чаю с оладьями, которые редактор упорно именовал пышками, потом мисс Оливия вывела меня в садик полюбоваться лилиями и, поставив меня перед клумбой, ткнула рукой в цветы, будто что-то показывая:
— Что это за россказни про письмо? Ведь врете? — сурово спросила она.
Я кивнул.
— Не было никакого письма про Александра, — сказал я. — Есть другое письмо, от мадам Сент-Люк к мисс Юджинии.
— Мадам де Сен-Люк, — поправила меня Оливия. — Бабушка всегда называла себя по-французски. Что за письмо?
— Я о нем практически ничего не знаю. Его видели мои друзья, но прочитать не смогли, потому что французского языка не знают. Но это очень важное письмо, потому что его по какой-то причине хранил в потайном кармане майор Джозайя Грин, а потом за этим письмом была устроена целая охота.
И я рассказал мисс Оливии все, что знал о письме. И рисунок тоже показал. Она рассмотрела причудливый узор точек и пожала плечами:
— Не представляю, что это.
— А что может быть такое ценное – представляете?
— О да, — со смешком сказала она. — У меня даже перечень есть.
— Бриллианты?
— Не только, — ответила она.
— Много?
— Очень.
Она присела и задумчиво начала выдергивать сорняки вокруг своих обожаемых лилий. Я стоял рядом дурак дураком.
— Эти люди сейчас в Канзасе? — спросила она, занимаясь прополкой.
— Да. Сейчас в Канзасе уже есть железная дорога – недалеко, до Топеки, но время пути на сутки-двое сокращает. А потом – пароход.
— Значит, надо найти клад, пока они сюда не добрались.
— И уехать, — сказал я. — Если они приедут и клада не найдут, в первую очередь пойдут к вам.
— Вы проводите меня до Нового Орлеана? — спросила она.
— В округе нет людей, на которых вы можете положиться?
Она встала и смахнула землю с пальцев.
— Если чему война и научила меня, то это тому, что люди, которых знаешь с детства, могут оказаться совершенно чужими. Дядя Гораций рьяно выступал за Конфедерацию. Его племянник Александр был офицером Союза. Они бы могли убить друг друга, если бы сошлись в бою. И если в семье такой разлад, могу ли я быть уверенной в соседях? Все чужаки. Вы тоже чужак, но вы уже в курсе дела. Если мы найдем клад, вам половина.
— А я могу забрать у вас весь клад, — сказал я тихо.
— Да, можете, — согласилась она бесстрашно. — Но незнакомец, который придет к ювелиру с чемоданом бриллиантов, получит от силы четверть настоящей цены. А вот если семейные бриллианты продает представитель семьи – совсем другое дело.
Ее соображения показались мне сомнительными, но возражать я не стал. Мы вернулись на веранду к редактору, который поел уже все «плюшки», и Оливия оживленно объявила:
— Оказывается, мистер Миллер тоже собирается в Новый Орлеан! Он согласился взять меня с собой.
Она тут же вслух начала строить планы как лучше поехать и что с собой взять, причем решения меняла поминутно, заморочила головы и мне, и редактору, а в конце концов пришла к выводу, что ей надо кое-что забрать из дома на плантации, и собралась туда ехать немедленно. Тут же послали негритянку одалживать у местного судьи экипаж.
— Но вы не можете туда ехать одна! — в ужасе возразил редактор. — Округа кишит джейхоукерами и бродячими неграми!
— Далеко до плантации? — спросил я.
— Миль пять будет, — ответил редактор.