А о мадам Сен-Люк я получил первые сведения еще по дороге в Вернон, от возницы фургона: тот поминал роскошную карету этой дамы, известную всей округе. Правда, роскошной карета была лет двадцать назад, однако становилось ясно, что мадам вполне было по силам организовать клад, привлекательный для майора Грина и его последователей. Ведь не может же быть, чтобы мадам купила себе пафосную тачку, не прикупив себе заодно фунт-другой каких-нибудь колье или колечек. Бриллианты – они не только девушкам лучшие друзья. Дамы постарше тоже не против с ними подружиться.
В Вернон мы прибыли поздно утром, переночевав по дороге в чистом поле, где на нас покушались комары, а мы отгоняли их дымом костра, магическими пассами разной силы и нецензурщиной. Мысли же о малярии мы отгоняли в основном виски с хинином, отчего с утра у меня потрескивала голова, а горький вкус поселился в глотке навечно. Неудивительно, что в вернонскую гостиницу меня заселили с большим сомнением. Отдельных номеров там отродясь не водилось, меня подселили четвертым к компании молодых кавалерийских офицеров. Офицеры тоже посмотрели на меня с большим сомнением, но после того, как я сообщил, что являюсь техником из телеграфной компании, а особенно после того, как я умылся и побрился, сомнения вроде как их оставили.
Газета в Верноне была, выходила раз в неделю, и наше объявление там приняли с радостью, ибо я заплатил за него звонкой монетой, а с деньгами в городе был напряг. Экономика региона была серьезно нарушена войной, и объявлений в газету несли не очень много.
Я полистал подшивку газеты за последний год (она была хиленькой, потому что и сама газета больше напоминала по объему листовку), и все, что нашел – это извещение о смерти мадам маркизы Сент-Люк Дэспине в позапрошлом месяце.
— Маркиза? — удивился я вслух.
— Это Луизиана, мистер Миллер, — объяснил владелец газеты, редактор, журналист и наборщик в одном лице. — На самом деле, маркизом был ее покойный муж – и он-то был самый настоящий маркиз, француз из Парижа. А мадам родилась на Гаити, ее семья переселилась в Новый Орлеан, когда на Гаити негры восстали.
— Понятно. Надо полагать, дети маркиза себя маркизами не называют?
— Нет, конечно. Да детей и нет, все уже умерли. Остались внучки, Оливия и Эжени, и внук Александр, но ходят слухи, его убили в Вирджинии.
— Погодите, — сказал я наугад. — Лейтенант Александр Сент-Люк?
— Вы его знали?
Я покачал головой, не собираясь доходить до такой степени самозванства. Кажется, я постиг тайну, каким образом в знакомцах у Джейка оказывается все население Соединенных Штатов.
— Мой знакомый… — медленно сказал я, — … вроде бы упоминал его в письме. Давно.
— Вам непременно надо повидаться с мисс Оливией, — решительно заявил редактор.
— Ну что вы, — вяло возразил я. — Я же совершенно не знаком ни с лейтенантом, ни с его семьей. И вообще, что я скажу мисс Сент-Люк? Я, в конце концов, не рассчитывал, что придется наносить светские визиты. Так, заехал в город по-рабочему…
— Ничего страшного, я вас представлю, — загорелся редактор. Должно быть, у него и в самом деле было мало работы.
Мисс Оливия жила здесь же в городе, хотя у нее был большой дом на плантации Сент-Люков. Но жить одинокой женщине за городом было опасно: в окрестностях хватало банд из дезертиров и уклонистов еще в те времена, когда здесь стояли конфедератские войска, и после прихода северян лихих людей в округе не сильно уменьшилось. Местность такая, очень хорошая для партизанского движения: леса, болота, речки, да и в зарослях сахарного тростника при случае укрыться можно. Поэтому после смерти дяди два года назад мисс Оливия закрыла дом на замок, оставила ненадежную охрану в виде двух немолодых негров, и с впавшей в маразм бабкой – той самой маркизой – переехала в трехкомнатный домик за магазином. Плантация же пришла в упадок: во время войны сахар, может быть, и был кому-то нужен, но вывезти и продать его не было возможности. Негры разбегались, из зарослей приходили партизаны и растаскивали запасы продовольствия. Сейчас война закончилась, и можно было бы, пожалуй, заняться восстановлением хозяйства, но ни денег, ни желания этим заниматься у мисс Оливии не было. Сейчас, после смерти бабки, она собиралась уехать отсюда куда подальше, а жалкие остатки плантации продать. С этим возникали трудности: помимо нее, наследниками были ее кузены Александр и Юджиния, которую в Верноне называли на французский манер Эжени, а они не появлялись в городке с довоенных времен.