По-видимому, в доме гуляли сквозняки, оттого тяга была хорошей, дым валил не внутрь помещений, а наверх, ибо запах гари я уловила, да и то весьма слабый, только когда сняла брус с выходной двери и, выйдя на улицу, посмотрела на окна квартиры, которой так и не случилось стать моей по-настоящему. Белый, едва заметный в свете молодого полумесяца дымок вился тонкими струйками из моего окна и из щелей под черепицей. Жутковатое, признаюсь, зрелище, если учесть, что тишина стояла на улице абсолютная, не было даже ветерка, даже кошки молчали.
Дыма, поняла я, достаточно много, чтобы люди не сразу поняли, откуда он идет и где очаг огня. Тем более люди вдруг разбуженные и боящиеся гнева аристократки, спящей у себя в комнате и не обращающей внимание на пустяки. Однако, если меня увидят рядом с домом, то как раз-таки и бросятся именно в мою комнату, ибо руки мои пусты, а всем известно, что прибыла я с немалым багажом, который втаскивали по лестнице и укладывали на указанные места под прицелом внимательных глаз Юлии и кучера пять слуг. Я отошла шагов на сто от горящего дома и встала за углом какой-то не то часовенки, не то церквушки так, чтобы видеть происходящее, а самой остаться невидимой. Дыма было уже больше, но огонь так еще и не показался.
Стена часовенки была кирпичной. Маленькие стрельчатые окна странным образом рассыпались по ней так причудливо, что у меня возникла мысль вскарабкаться по ним повыше и оставить в угадываемой в темноте высоко над землей нише тот самый кожаный цилиндр, который был у меня в руках и основательно мешал. Так я и сделала. С огромным удовольствием подтянулась на карнизе первого окна, забросила на него ногу, взобралась на короткую, но широкую линию кирпича, встала на нее, прижимаясь телом к стене, затем достала руками до второго окна и повторила все движения в прежнем порядке. Когда же со стороны покинутого мною дома блеснул долгожданный красный свет пламени, я уже достигла намеченной дыры и сунула туда кожаный цилиндр с векселями, на которые богатая дама может прожить беззаботно всю жизнь в роскоши и не обеднеть при этом.
– Пожар! – раздался истошный голос. – Горим!
И тут улица ожила. Из домов повалил заспанный полуодетый люд с ведрами, баграми и лопатами в руках. У всех были не растерянные, а решительные лица, все знали, куда кому бежать, что делать. Буквально в три минуты от двух уличных колодцев, оказавшихся на одинаковых расстояниях от горящего дома, вытянулись цепочки. Люди зачерпывали воду и передавали друг другу ведра полные по направлению к пожару и пустые назад. По-видимому, в Париже пожары и при Луи Справедливом не редкость, как и в годы моей первой молодости, парижане умели бороться с огнем.
Я стояла на кирпичном наличнике стрельчатого окна, смотрела на пожар и на ладно работающих людей и чуть было не подумала, что они смогут справиться со стихией и спасут имущество колесника. Но потом поняла, что дом обречен: воду парижане лили не на него, а на соседние строения, ближайшие стены их рушат и разносят в стороны, чтобы огонь не перекинулся на соседние дома. Отсутствие ветра облегчало работу, никто даже не смотрел в сторону хозяина пылающих стен и уничтожаемого внутри них добра. А я посмотрела…
Лицо колесника было спокойным, а глаза радостно блестели. Он стоял достаточно близко, то есть в моей стороне от пожара, но чуть сбоку, глядя не на пожар, а на почему-то улыбающуюся жену. Слуг рядом не было. Потом они перебросились парой реплик. Голосов за шумом слышно не было, но я, наученная отцом в давние еще времена читать по движению губ, поняла, что она сказала по-немецки:
– Герцогиня будет довольна, дорогой.
А он ответил:
– И у нас руки чистые.
– Она заплатит? – спросила тогда женщина.
– С лихвой, – ответил колесник. – Не из своего же кармана – из кардинальского. Или еще там из чьего-то. Я не знаю, кому она еще служит.
– Ты смотри, язык за зубами держи, – сказала она. – Сжечь правнучку Софии Аламанти как ведьму может лишь церковь. А мы с тобой – бедные ганноверские католики, беглецы и чужаки здесь.
И оба замолчали.
Вот пусть мне теперь скажут, что подслушивать чужие разговоры грешно. Да ни одна женщина с этим не согласится. А уж тем более София Аламанти. Эти двое в продолжении минуты, вместившей весь этот разговор, сообщили мне столько, что не надо мне стало искать людей для сбора сведений о мадам де Шеврез, названной колесничихой герцогиней, ни к чему стало подтверждать мою догадку о том, что недавняя моя собеседница является тайным шпионом и провокатором кардинала Ришелье. А главное, я узнала, что меня мои чернорясые враги выследили в Париже с помощью герцога Ришелье и госпожи де Шеврез, что все силы Франции были брошены на поимку либо уничтожение Софии Аламанти. А это значит, что никому дела нет до моей Анжелики. А то, что я заживо сгорела в этом пылающем до неба костре, делает меня неуязвимой для служителей черной мессы, а мои сокровища и богатства, за которыми охотятся они и верные солдаты святой римской церкви Ордена Иисуса, уплыли из их рук.