Но этот самый Бальтазар Гюйно еще крепко насолит мне в этой жизни, потому даже сейчас, избавившись от него, я при повторе этого сновидения Юлии всегда останавливаю эту картинку и думаю о том, как это можно было оказаться рядом со своим злейшим врагом – и не разглядеть его?
Совсем немного было в снах Юлии событий, связанных с людьми, которые мне были по-настоящему близкими в те годы, когда мы с ней жили во Франции при дворе веселого короля Анри Наваррского.[6]
*Клод де ля Фер… Фрейлина королевы Маргариты[7] и верная подруга моя. При этом особа высокоморальная, не изменившая мужу ни разу. И это – при дворе короля Анри, рогатого, как пятнадцать оленей, и охочего до дамских ласк, как все эти пятнадцать оленей во время гона. Она была единственная, кто влепил пощечину Анри, когда тот хватанул графиню за задницу и сказал какую-то сальность. Ей одной из всего двора отводили отдельную комнату в Лувре и не селили ни с кем вместе, когда двор выезжал на воды либо на войну. Ибо уважали…
Урожденная она была де ля Мур, зналась в детстве с моим первым мужем, ибо почиталась его кузиной, а мужу своему графу Анри де ля Фер доводилась сестрой четвероюродной, ибо роды эти не только соседствовали землями, но и поддерживали майораты тем, что каждые четыре-шесть поколений вступали в брак между собой. От нее я узнала, например, что муж мой не был по крови де ля Муром – его нагуляла мать от короля Анри Второго, а бездетный граф де ля Мур усыновил.
– Такое случается в древних родах довольно часто, – говорила мне Клод. – Потому о полной чистоте крови не можем говорить даже мы – семейство де ля Фер. Если бы «наш золотой петушок» – так мы называли в детстве твоего мужа за то, что он любил петь и постоянно срывал себе голос, пускал петуха, – не женился на тебе, ему бы пришлось стать мужем моей кузины де Бражелон. Дети их носили бы имя де ля Мур, а по крови были бы де ля Ферами и Каппетингами.[8]
– Значит, мои дети – Каппетинги по крови? – спросила я. – Все три сына?
– Конечно, – уверенно ответила Клодин. – И они – главные претенденты на французский престол до нынешнего дня. Бурбоны – только узурпаторы. А ты разве не знала?
– Нет, – призналась я, ибо действительно не имела представления о том, что мой покойный муж мог стать королем Франции по кровному праву.
То есть все рассказы графа де ля Мур о том, что он был выгнан из Парижа за то, что поставил очередные рога своему сюзерену и даже посмел сообщить об этом на виду всего королевского двора, были выдумкой. Он просто сбежал из Франции, ибо понимал, что своим присутствием в этой стране может угрожать Анри Бурбону Наваррскому, который позволил уничтожить кальвинистов при Чарли Девятом,[9] и уж тем более не остановился бы перед уничтожением незаконнорожденного сына короля.
Продумав все это, я спросила у графини де ля Фер:
– Значит, детей могли похитить у меня по приказу Анри? И я не могу рассчитывать на помощь французской полиции в поисках моих мальчиков?
Разговор мы вели в саду Тюрильи, гуляя за теми платанами, что стоят в самой глубине парка, то есть там, где нас никто не видел и не слышал, потому можно было беседовать спокойно. Задавать подобные вопросы тоже.
– Могли похитить и по его приказу, – согласилась она. – Но твой Анри не делал этого.
– Откуда такая уверенность? – удивилась я.
Клод рассмеялась, а потом ответила:
– Анри Наварский не столь глуп, каким старается казаться. Он занял трон Франции не по праву, но держит его под собственным задом крепко. Так крепко, как не держал его ни один из Каппеттингов. Твоего Анри по-настоящему любит народ, его обожают парижане. Воз родись сейчас сам Анри Второй – и того бы французы прогнали дубинками, защищая твоего Анри Четвертого. А уж про внебрачных внуков давно околевшего короля никто не знал, не знает и никогда не вспомнит. Так что успокойся – и ищи детей своих в другом месте.
Так смело говорить с Аламанти, так откровенно и с такой заботой могла только настоящая подруга. Других, подобных Клод, у меня больше не было и, по-видимому, уже никогда не будет.*
Но вот в снах Юлии видела я Клод де ля Фер редко. Она не была интересна моей служанке. А может, милое тогда еще дитя ревновало меня к графине…
Рыться в снах Юлии, едучи в карете, было легко и приятно. Пусть телом я и омолодилась, но память-то у меня осталась прежней. А это значит, что ее возвращение в юность мою вызывает естественную в моем фактическом возрасте тоску по пережитому и прожитому, по тем людям, которые некогда окружали меня, а теперь уже в большей части умерли. И хорошие, и плохие… Господь не разбирался в их грехах, посылал безносую с косой – она и валила всех подряд. И не было им обоим дела до того, кто прав из смертных, кто виноват…
6
Начиная со следующего абзаца, отмеченного «звездочкой», и до следующей «звездочки» приведенный здесь текст отсутствует во всех пока что известных изданиях романа «София – мать Анжелики», но был обнаружен П. Люцци, о котором мы сообщали в приложениях предыдущих томов книги, в рукописи самой С. Аламанти. По-видимому, лестная характеристика, данная графине де ля Фер ее героиней, несколько смутила писательницу и та, в силу своей скромности, решила опустить этот кусок в своих изданиях. После некоторого спора мы решили, что будет все-таки правильней напечатать этот отрывок, чтобы был более ясен характер взаимоотношений этих двух великих женщин тогдашней Франции: Софии Аламанти и Клод де ля Фер.
7
Подробнее о юности знаменитой писательницы М. Наваррской см. в книге «Королева Марго» А. Дюма.
9
Речь идет о короле, более известном в России как Карл Девятый, сыне Екатерины Медичи и Генриха Второго, и о событии, случившемся во время знаменитой резни в ночь католического святого Варфоломея, когда Анри Наваррский предал своих единоверцев и отдал их на растерзание католической толпой, сказав при этом: «Париж стоит мессы».