Каппеттинговы наследники… Вот о чем мне следовало подумать тогда.
Не о том, чтобы успеть в эту ночь посетить изрядно старого и становящегося с каждым днем все более неинтересным в постели короля Анри, не о войне его с Испанией, то разгорающейся, то утихающей, с ее посредниками, которые ломились ко мне и в двери, и в окна, чтобы я уговорила Анри встретиться с ними, не о…
Да, впрочем, всех забот королевской фаворитки не перечислишь. Одно сидение перед зеркалом и многочасовые пытки парикмахеров да массажисток отнимали столько времени и сил, что только железное здоровье мое помогало справиться с этим обилием совершенно бессмысленных обязанностей.
Как раз после разговора с Клод о моих сыновьях и их отце случился у меня очередной приступ ненависти к дворцовому этикету и всей той глупости, что зовется двором и его интригами. Я вернулась в свою комнату в Лувре, в которой бывала в последние дни все реже и реже, и, бросившись на кровать, разрыдалась так, что спустя час едва сумела остановиться, выпить из поднесенного мне кубка пару глотков бургундского и провалиться в сон…
Глава третья
Повелитель снов
Седой и долгобородый старик, красивый лицом, стройный станом, величественный, как все короли и герцоги итальянских государств на их портретах вместе взятые, одетый в хламиду, но такую чистую, такую белую, что от взгляда на нее ломило в глазах, стоял предо мной, держа высокий посох с золотым острым навершием так, словно спорил он с древком кто из них стройней и изящней.
– Вот и свиделись, София, – сказал он голосом высоким, красивым, но гулким. – Рад видеть здоровой.
– Здравствуйте, – ответила я. – Кто вы?
– Повелитель снов, – последовал ответ.
– Кто? – поразилась я.
– Повелитель снов, – повторил старец. – Твой друг и помощник, София, в мире снов и грез, в мире беспамятства и сумасшедствий, в мире, куда уходят душевные радости и боли человеческие. А ты у меня в гостях.
Я огляделась.
Ничего. Ни верха, ни низа, ни света, ни мрака. И никого. Кроме старика и меня.
– Ничего, – согласился он. – И никого. Ты права. Все, что так волнует людей, заставляет их мучаться и веселиться, страдать и плакать, есть ничто, пустота и тщетность земная. И рождение, и смерть…
– А что же есть на самом деле?! – спросила я, не чувствуя при этом ни удивления, ни страха, ни восторга, ничего.
– Жизнь, – ответил он. – Только жизнь – и более ничего. От рождения и до самой смерти. Для каждого своё. Ибо жизнь у каждого своя.
Я обвела рукой вокруг нас и спросила:
– А где же сны?
– Здесь, – ответил он. – Все вместе. И ты во сне, и я. В твоем сне.
– Зачем? – спросила я.
Старик улыбнулся в усы, ответил:
– Предупредить. Ты лазаешь в сны девочки слишком часто. Ты можешь ей навредить.
– Чем?
– Когда ты в снах ее, она не растет и не взрослеет. Более того, становится моложе и моложе.
– Но это ж хорошо! – воскликнула я.
– Нет, плохо. Человек должен расти, взрослеть и стареть. Чтобы умереть, совершив все, что ему предназначено.
– Но Юлия – моя служанка! – воскликнула я. – Моя раба!
– В мире снов нет рабов, – сказал старец тихо и торжественно. – И нет господ. В мире снов все равны.
– Но не все счастливы, – решила вставить слово и я.
– Счастливы – все, – твердо произнес он. – Но не все догадываются об этом.
Я поняла: старец хочет, чтобы я не влезала больше в сны Юлии. И по большому счету он был прав. Тогда я спросила:
– А как мне найти своих детей?
– Дети не нужны тебе, – заявил наглый старец. – И ты сама знаешь это. Так зачем же зря искать?
Старик был прав. Но как он посмел говорить такое Аламанти?!
Я открыла было рот, чтобы обругать его, но он движением посоха остановил меня:
– Не лги себе, – сказал при этом. – Помолчи, поду май, послушай.
Совет был разумен – и я согласилась.
– Я знаю все. Сны рассказывают мне всю подноготную. Но сообщить тебе, кто и зачем похитил сынов твоих, я не могу.
– Или не хочешь, – заметила я.
Старик посмотрел на меня с сочувствием.
– Дело не во мне, – заявил вдруг он. – Ты сама больше не нужна им.
Будь это не во сне и будь это не хозяин места, где я находилась, убила бы стервеца! А он уже объяснял дальше:
– Дети твои теперь счастливы. Гораздо счастливее, чем были бы рядом с тобой. Ты, как мать, должна быть рада за них и не мешать их счастью.