Расстояние между охотником и дичью, сократилось до нескольких шагов. Слышно рычащее злобой дыхание и скрип снега под когтистыми лапами. Разворачиваться и стрелять уже не получится, даже короткого мгновения, необходимого на подготовку, чудовище не даст.
Впереди, из-за веток, показался расставивший ноги, и поднявший маузер, приготовившийся стрелять Угрюм, и воющий от ужаса, бледный как полотно Сыч. Шесть выстрелов, шесть пролетевших над головой, едва не коснувшихся волос Гвоздева, шлепками врезавшихся в грудь монстра пуль, слегка того притормозивших, и крик Художника:
— Ныряем!!! — А дальше прыжок за скрывающимися в пространстве тенями друзей, и тут же рывок назад, треск разрываемой ткани и кожи, и боль в разодранной когтями убыра ноге. Все как в страшном сне.
— Достал сука. — Растянулся в прелой листве Максим. Силы покинули подорванное усталостью тело. — Но я все-таки успел. — Прошептали его высушенные губы.
— Живой братан. — Радостное лицо Угрюма склонилось над Гвоздевым. — Сейчас… Сейчас я помогу. — Он перетянул ногу Художника содранным с пояса ремнем. У Максима не осталось сил даже стонать. — Теперь все нормально будет. Твою царапину я поправлю, есть у меня зелье с собой, для себя берег… Но как ты его, а… Я уж думал конец нам…
— Живой! — Хохотал в истерике, Сыч. — Я живой! Выкуси тварь? — Выкрученная из пальцев фига уткнулась в невидимое место перехода, и в тот же миг ее ухватил вылетевший оттуда, прозрачный коготь, и затянул вместе с хозяином назад, в мир зимы.
Максим было рванул следом, на выручку, но его схватил, и не дал этого сделать Угрюм.
— Куда, дурак, ему уже ничем не поможешь! — Он отпустил рухнувшего на землю Художника, и сел сам. — Собаке и смерть собачья. По вине этого урода, много народу на тот свет отправилось. Он заслужил свое.
— Неправильно это. — Гвоздев устало лег, и закрыл глаза.
— Может и так. — Кивнул друг. — Но мне почему-то пофиг.
***
— Ты как относишься к боли? — Урюм выглядел расслабленным, но в глазах пряталась тревога. — На живую зашивали когда-нибудь?
— Нет. — Максим скосился на нагреваемый другом, на огне нож.
— Тогда с почином тебя, братан. — Угрюм натужно рассмеялся, и вытащил из сваленной кучи сырых дров небольшой сук. — На-ка вот тебе обезболивающее. — Он протянул его Гвоздеву. — Но лучше, конечно, если ты сразу отрубишься. Процедура, мягко говоря, неприятная. Что глазами-то зыркаешь. В зубы ее бери, не стесняйся, представь, что это волшебная пилюля, и не вздумай мне по роже заехать, синяк я еще переживу, но вот если зуб выбьешь, не прощу. Меня, щербатого, девки любить не будут, а у меня на них большие планы.
Они сидели все под тем же каменным козырьком, под которым получили квест от мяскяя, словно и не уходили никуда. Все тот же прокисший лес, все тот же нудный дождь, и едкий дым тлеющего костра. Нога ныла, и при каждом движении простреливала болью, словно ее резали тупым ножом.
Друг тащил его под дождем на плечах полдня. Ругался, кряхтел, обещал бросить ни к чему не годный, постоянно отключающейся от боли, кусок дерьма. Снимал, чтобы возобновить кровообращение ремень, и снова перетягивал ногу, но все же донес до места, где можно укрыться от нескончаемо льющей с неба воды, обсушиться, обогреться, и обработать наконец рваную рану.
Угрюм ловко распорол, затем оторвал прилипшую запекшейся кровью штанину, не обращая никакого внимания на шипящего друга, и небрежно, словно походя, как заправский хирург резанул по ране ножом. Максим еле сдержался, чтобы не взвыть от боли, и не перекусить зубами палку. Он едва не заехал кулаком садисту по довольной физиономии, и сделал бы это, если бы не слабость.
— Не дрейф пацан. Папа опытный в таких делах. Почти профессор медицины. Сейчас от грязи почищу, а затем и заштопаю. — Не обратил никакого внимания на скривившегося друга Угрюм, что-то сосредоточенно выковыривая из раны вместе со сгустками крови, и кусками мяса швыряя на пол, и поливая все это водкой. — Ну вот, почти и готово. Еще чуток и побежишь, подпрыгивая веселым зайчиком. Поблагодарить на радостях не забудь. — Особо сильная боль едва не отключила разум Художника. — Сучек тут застрял между жил. — Продемонстрировал корявый, окровавленный предмет садист. — Видимо где-то по дороге подцепили. Говорил тебе: «Ноги поджимай», — не слушался, вот и результат. Теперь и зашивать можно. — Он выудил из бурлящего котелка толстую иглу, и нитку зеленоватого цвета. — Готовься, сейчас будет больно.
Игла резко вошла в кожу, и Художник наконец потерял сознание, погрузившись в блаженное небытие, а когда пришел в себя, то увидел сидящего у костра Угрюма беззаботно пьющего чай.