Ему не мешали. Суровое, изрезанное морщинами лицо, прошедшего через боль и выжившего мужчины, выражало всю бурю чувств, пылающих в душе. Ненависть, и безысходность читались в голубых глазах, смотрящих в темное, ночное окно.
— «Лиську потерял? — Спрашивает меня гнида. — Жива пока еще твоя жена, но только до тех пор, пока слушаться нас будешь. Ну а если нет, то сам знаешь, что с бабами делают, ну а потом, на свалку ее отправим, труп, порванный никому не нужен». — Внезапно очнулся Сократ, и продолжил рассказ. — Смеется тварь. В глаза нагло смотрит, и ржет. Как я сдержался, чтобы его не грохнуть на месте, сам не знаю.
Потребовали от меня, чтобы докладывал обо всех новеньких, кто в локацию приходит, без утайки, иначе Лисеньке моей смерть. Если бы меня убить пригрозили, я бы в морду бы плюнул, а потом удавил, но ради нее… Пришлось согласиться. — Он вздохнул. — Но ты не думай, Угрюм, я сукой не стал. Предупреждал всех, что ими интересуются, за что и поплатился.
Палец мне принесли, Лисеньке моей пальчик, я его по родинке опознал. Сказали, что за каждый косяк отрезать по куску от нее и дальше будут, и следующей частью будет одна из грудей, а если не пойму и этого, то следом голова пойдет. Сдал меня кто-то. Я с добром, а мне подлостью отплатили. Не верю никому больше. — Он вновь замолчал, хлебнув пива. — В общем власть в Отстойнике поменялась, Граф теперь тут за главного, ты его не знаешь, он из новеньких. Говорят, прямо с тюремной зоны в соседнюю локацию закинуло, прямо с нар Полоз выкрал, но это неточно, на уровне слухов.
Наглый новичок лихо в той местности развернулся, и себя поставил жестко, команду таких же отмороженных ублюдков собрал, и подмял власть. Потом и тут объявился, типа на переговоры. Его приняли. Все чин по чину, как послов принимать положено, а ночью бойня началась. Оказывается, он уже давно тут себе корешей завел, мечтающих на местных фермерах поживиться, вот они-то резню и устроили. Старого нашего главу, Похлеба, на кол посадили, три дня бедолага мучался, пока не помер. Его труп, уже наполовину разложившийся, до сих пор на площади висит, как напоминание всем, о том, что несогласных ждет. Уже даже вонять перестал, высох.
— И чего? Вот так все без драки и сдались? — Нахмурился Угрюм. — Тут вроде нормальных бойцов всегда много было? Что-то не вяжется у тебя.
— Были и бойцы, как без них. — Кивнул Сократ. — Да только большая половина поддержала переворот, а вторую во сне вырезали. Никто же не ожидал подобного. Отстойник всегда тихой и мирной локацией был. — Он вздохнул и отвел глаза. — Возвращайтесь лучше назад парни, тут вас радушно не встретят, а зная тебя Угрюм, скорее всего пристрелят из-за угла или прирежут. Ты Рашпиля в свое время обидел, а он не прощает подобного. — Сократ еще раз вздохнул, и еле слышно прошептал. — Мне ведь придется о вашем приходе сообщить. Вы уж не обижайтесь, но на кону жизнь моей жены. Нет у меня выбора.
— Нет никакой обиды, братан. — Угрюм встал, и отвернулся к окну. — Все мы понимаем. Лучше расскажи, как так получилось, что мисов стрелять начали. На них же тут весь порядок держится, без них локация в помойку превратиться. Это даже сволочь понимать должна.
— Не знаю. Распоряжение такое от Графа пришло. «Уничтожать безжалостно нелюдь, при встрече. Никакой духам леса пощады». — Что там у него в мозгах переклинило не знаю, а мне никто не сообщал. Те, кто старый порядок уважал, конечно же выполнять эту дурь не стали, но зато те, кто на сторону Графа перешел, охоту начали. Много таких уродов по лесу шастает, за семипалую кисть миса платят им один рубин. Вот и стараются уроды. Камушки зарабатывают.
Прячутся теперь лесные духи, на глаза не показываются, но этому их учить не надо, это у них в крови. Деревцем прикинуться, или кустиком там каким, им равных нет, всего теперь бояться нелюди, квестов людям не дают, но за лесом продолжают следить, порядок поддерживать, хоть и гибнут подчас из-за этого. Жаль их, но поделать ничего не можем. Прижали тут народ жестко, а тех, кто приходит, и может противостоять такому беспределу, такие как я сдают Графу. К каждому гад, ключик подобрал. Где шантажом, а где камушками купил. — Он отвернулся, и замолчал. — Мне жаль парни, но я и сам гнидой стал.