Дед рассказывал долго, с подробностями, но Саня уже не слышал, потому что уснул.
… Зоя Петровна любила давать диктанты, и уж тут ее зоркости и наблюдательности позавидовал бы сам царь птиц. То и дело слышалось:
— Данилов, не верти головой!
— Долин, что ты потерял в тетради у соседа?
— Данилов, делаю второе замечание!..
А он не списывал. Он был совершенно убежден, что не списывает, просто сверяется с тетрадью соседки — так написано у Карцевой или не так. И почерк у нее очень хороший — приятно смотреть. Не то что у Тронова — не разберешь ничего. И потом он очень рассеянный, Саня Данилов. Наверное, в мать. С ним бывает, что напишет правильно какое-нибудь простое слово — «село», например, а через две строчки вполне может, «сило» написать, через «и».
Саня пытался объяснить все это Зое Петровне, но она никаких доводов слушать не хотела. И особенно ее задевало, что он не поддается, оспаривает, не хочет признать, что элементарно «сдирает».
— Еще спорит! — возмущалась она. — Ему доказательства, видите ли, нужны…
Очень много нервов тратила Зоя Петровна. И, как Сане казалось, не только по серьезным поводам. Ну такой уж характер у человека…
Однажды на перемене Толя Долин залез на подоконник — фрамугу закрыть — и протиснулся между рамами. Сказал, что он обезьяна в зимней клетке. А кто-то взял да запер окно. Доля там и остался.
Вошла Зоя Петровна, увидела обезьяну в зимней клетке — и такое было!
— Кто это сделал?! — кричала она. — Кто — я спрашиваю?!
— Не знаю, — ответил Доля, когда его освободили из «клетки».
Он, должно быть, и правда не видел: очень много народу было возле окна. Да и зачем ему?
— Кто?! — повторяла Зоя Петровна, словно от ответа на вопрос зависела чья-то судьба.
— Какая разница? — сказал Бронников. — Наверно, все.
— Не отвечай за всех! Так прямо все ухватились за одну задвижку?.. Видно, ты и сделал?
— Из чего же видно? — спросил Бронников под одобрительный гул: на этом уроке должен был опрос быть, почему не потянуть «резину»?
— Не знаю из чего, только знаю, ты вполне мог бы это сделать!
Тогда спросил Саня Данилов:
— Зоя Петровна, а зачем тут сослагательное наклонение?.. Если он мог бы… ну… изрезать ножом эту доску, но не сделал этого, значит, все равно его ругать надо — как будто он изрезал, да? На всякий пожарный случай?
— Что за чепуха?.. А Бронников пусть докажет мне…
— Я ничего не буду доказывать, — сказал Бронников.
— Тогда я буду вынуждена…
— Но ведь это не он! — крикнул Саня. — Точно.
— Значит, ты?
— И не я.
— Кто же тогда?..
— Ну, я! — раздался голос.
Это сказала Нина Булатова, и все очень удивились, потому что ее там близко не было: она ходила в учительскую за журналом.
— Так, — сказала Зоя Петровна и задала вопрос, который, насколько известно автору, обожали задавать старшины провинившимся солдатам: — А почему?
Нина заговорила очень быстро, без всяких знаков препинания, как в телеграмме:
— Я сегодня дежурная скоро звонок смотрю окно открыто я закрыла не посмотрела кто там что там…
— Не посмотрела? — переспросила Зоя Петровна.
— Не посмотрела, — повторила Нина без знаков препинания, — я сразу тряпку подняла с доски начала стирать зачем мне в окно смотреть чего я там не видела я сегодня дежурная…
— Довольно, довольно, — сказала Зоя Петровна. — Начнем урок. Потом разберемся.
Но потом она забыла.
А в среду опять был диктант. И опять Саня Данилов совсем не хотел консультироваться с тетрадкой Карцевой, но не мог себе отказать в этом удовольствии. Ведь почерк какой! Да и лежала тетрадка, словно Карцева нарочно положила: на вот, смотри. Кто же тут откажется — он ведь не святой!
Зоя Петровна диктовала:
— «…Они шагали по тропинке. Лишь недавно все оделось в зелень. Хорошо в эту пору на реке. Непрошеные грязные потоки перестали течь в нее, редко когда плачет теперь небо — не рябят прозрачную водную гладь тяжелые капли…»
Вдруг Саня заметил, у Карцевой слово «зелень» написано через «и» — «зелинь». И в слове «плачет» тоже «и».
— Карцева, — прошептал он. — Ты что? Зелень — «е» надо. «Зеленый»… И «плачет»…
— Перестань!
— Точно…
— Данилов, — услышал он. — Опять совещание? Еще раз замечу, не возьму работу.