Пока Аркаша пронзительным голосом базарного глашатая дочитывал «эссе», из коридора входили все новые ребята, и каждому объясняли, что происходит и чья тетрадка. Поэтому стоял непрерывный гул, только разве мог он стать помехой для Аркаши? Зато после слов «почти все в нашем классе» и выкрика Ани: «Нет, не все! Неправда это!» — поднялся такой шум, что его не могло перекрыть даже луженое Аркашино горло.
— Тише вы! — закричала Аня. — Самое важное — знать, кто написал? И кому? Среди нас объявилась «пятая колонна».
После этих слов стало тихо.
— «Дорогой друг», — объяснил Аркаша. — Ясно, кому: другу.
— Интересно, какому это другу? — спросила Аня. — Может, за границу. Про то, что у нас плохие учителя! И школа плохая! И нянечки.
— При чем тут заграница? — сказал Глеб. — Ты совсем того?.. Просто так принято писать… Еще классики так делали. Как будто кому-то… Роман в письмах… Не знаете? Взять, например… Достоевского. Самый первый его роман… Мне говорили…
— Ладно, не учи нас литературе! — крикнула Аня.
— Классики нашлись!
— А подпись там какая?
Аркаша посмотрел.
— Вот… А. Семиклассов и Б. Семиклассов.
— Братья Семиклассовы! — крикнул кто-то. — Алик и Боря.
— Почему? Может, Алексей и этот… Болеслав?
— Или Аркадий, и… — Говоривший еще дольше искал мужское имя на «Б», ничего не смог придумать и ляпнул: — Браун!
— Какой еще вам «Аркадий»? — сказал Аркаша Пронкин. — Вон кто хотел у меня вырвать, кричал, они с Глебом написали. — Аркаша ткнул в сторону Максима. — Все видели.
— Безобразие! — сказала Аня. — Неужели не понимаете? Клевета на всю школу. На учителей. Еще от имени всех… Поклеп на весь класс. Самый настоящий позор и вражеский выпад!
— А не позор чужие тетрадки хватать? — спросила Люба, и в этот момент Глеб сказал:
— Это не мы писали.
— К-как? — даже заикнулся Аркаша. — Максим только что сам говорил. Верно?
— Верно, — сказал Максим.
— Что ты врешь?! — закричал Глеб. — Не слушайте его… Пусть докажут! Там на машинке.
— Лично я писал, — деревянным голосом сказал Максим. — А он — не знаю.
— Неправда! — опять крикнул Глеб. — Зачем ты? Пускай доказывают, если есть охота. Следствие проводят.
— И доказывать нечего! Все ясно.
— Ясно, как у ворона в желудке после стакана черного кофе!
Это Аркаша высказался, и все засмеялись. А когда кончили смеяться, Неля спросила Аню: в чем, собственно, дело, что в этом плохого? Неважно, кто писал, а только все правильно…
— Хорошо, посмотрим, — сказала Аня с угрозой. — Соберем сегодня собрание и посмотрим… А на собрание старшую вожатую позовем. И членов комитета комсомола… Такие факты надо пресекать! Особенно перед выходом из пионерского возраста… Дай сюда!
Она куда более ловко, чем Максим, сделала один-два прыжка — и вот тетрадь у нее в руках. И тут же прозвенел звонок.
— …Ты что, с ума сошел?! — яростно шипел Максим Глебу, когда начался урок. — Зачем отказывался? Струсил?
Наверное, не часто можно услыхать от мальчишки то, что донеслось в ответ, тоже шепотом, до ушей Максима.
— Ну и струсил. А что? Приятно, если почти все против? Я же вижу…
— Ничего не все… И должен ведь кто-то начать? Иначе в мире вообще никакого движения не будет. Это молекулы только сами все время шныряют. Никто их не подталкивает… А люди…
В это время Аня встала и попросила разрешения выйти.
Все поняли по ее виду, что причины тут никак не личные, а куда более серьезные. Даже строгая учительница математики без лишних расспросов отпустила ее.
— Теперь начнется, — прошептал Глеб. — Дым коромыслом…
Когда Аня вернулась и со скромным, но победным видом села на место, все почувствовали напряженность в воздухе, как перед четвертной контрольной или перед грозой. Учительница сказала:
— Расслабьтесь, расслабьтесь, пожалуйста. Что с вами? Сейчас вы должны думать только о построении графика по уравнениям…