— От глупости? — предположила Вера.
— Ага… Или от брехни. А что, ничего звучит: «Горе от брехни»? Еще можно «Горе от…»…
— Ну и дальше что твой Грибоедов? — перебила Вера. Ее немного злила его привычка: привяжется к одному слову и начнет крутить. Другой бы давно уже целую историю рассказал.
— А что дальше?… Ну, еще он резкий был очень, непримиримый. Вообще с плохим характером. Эпиграммы знаешь какие злые писал? Его многие не любили… Вот, возьми…
Потом еще чего-то там, я не помню, и кончается: «Холопы «Вестника Европы»!..» Это про некоторых писателей, своих знакомых. Ничего он их?
— А они что? Молчали? — спросила Вера. Хотя ее не слишком интересовали эти давние дела.
— Отвечали ему тоже, не думай. Еще как! Например, я запомнил:
Они его «Грибусом» прозвали… Он очки носил.
— Знаю, — сказал Вера. — В учебнике видела. И в классе — у нас портрет висел.
— Он, конечно, дай бог каждому, как всех разделал! — сказал Сергей. — Верно? Сатирик какой! И молодых, и старых, и военных, и чиновников, и царя самого, помнишь? И что чудно: такой мужик нетерпимый, крутой даже с друзьями, с матерью — и вдруг… Я его музыку по радио услышал, два вальса. Ну такая музыка, такая, прямо нежная… В горле щипать начинает. Представляешь?
— Кактус, — сказал Вера.
— Что?
— У нас дома есть. На нем колючки, колючки — и вдруг цветок. Нежный, розовый.
— Точно, — согласился Сергей.
…Они сидели в красных золоченых креслах, зал мерно гудел, шелестел программками, конфетными обертками, и тяжелые складки занавеса отделяли от них другую жизнь, которая вскоре начнется понарошку на сцене и протянется не слишком долго — часа два с половиной, может, и того меньше, потому что спектакль давно уже заигран, артистам поднадоел и они будут спешить домой.
Потух свет люстры и боковых светильников, зажглись огни рампы.
— В пьесе, в самом начале, — прошептал Сергей, — там написано: «…Слышно фортепиано с флейтою, которые потом умолкают». Это вальс, который…
Щемящая, нежная музыка зазвучала из-за кулис. На сцене, свесившись с кресла, спала служанка Лизанька. Вот она потянулась, встала и заговорила: «Светает!.. Ах!.. Как скоро ночь минула!..»
И Вера вдруг поняла, что ей очень хочется сидеть здесь рядом с Сергеем и смотреть эту «древнюю» пьесу, которую она «проходила», и видела, и знает, и в эту минуту она сразу и окончательно простила Сергея, взявшего зачем-то билеты на «классику» и донимавшего ее своими умными разговорами. Простила и притронулась к его руке.
В антракте Сергей сказал:
— Слыхала? Это и есть вальс Грибоедова. Один из его двух.
— Грустный какой, — сказала Вера.
— Да, печальный. Минорный называется. А другой веселый, мажорный. Только этот лучше, по-моему.
— Я сначала думала, Шопен сочинил. Похоже, верно?
— Правильно. Многие думают. У Шопена есть знаменитый самый. Седьмой, кажется. На него и похоже. И в другом вальсе тоже есть похожее.
— Значит, как? — спросила Вера. — Выходит…
— Ничего не выходит. Содрал, думаешь? Не бойся… Грибоедов написал эти вальсы, когда и свое «Горе от ума», в начале восемьсот двадцатых. Получается лет на десять раньше самых первых вальсов Шопена. В то время Шопену лет одиннадцать было. В крайнем случае, двенадцать.
— Почему же тогда… похоже так?
— Загадка природы… А может, и не загадка. Может, грусть, печаль они одинаково чувствовали. Хоть и в разные годы…
— А еще накую-нибудь музыку написал твой Грибоедов?
— Жена его, Нина Чавчавадзе, она грузинка, играла другие его произведения. Это известно. Но остались только два этих вальса. А жалко. Шикарный музыкант, наверно, был! На органе умел… Вот люди! И когда все успевали?.. В общем, мало мы знаем про людей, не только про великих, а и друг про друга… Про самих себя… Кто что умеет, может. Или мог бы, если бы… ну, не знаю, что если бы… Вот ты про меня что знаешь?.. Может, я давно тебе стихи написал и музыку сейчас для них сочиняю… Ладно, ладно, идем… Уже третий ЗВОНОК…
РАССКАЗЫ О ВОЙНЕ