И тут с трех сторон ударили немцы, силы оказались слишком неравные: наши танки были рассеяны, частью подбиты, некоторые прорвались на восток. В мою машину попал снаряд, механик-водитель Коля Попов был убит, второй член экипажа Рафик Мелканян тоже, я получил контузию. Не помню, как вылез из танка и свалился рядом. Очнулся от дикой боли: по моей ступне проехала немецкая бронемашина… Была уже ночь, когда я кое-как поднялся, но тут же упал: ломило голову, дико болела нога. Не сразу сообразил, где я, что произошло. Но постепенно в голове прояснилось, и думал я теперь об одном: идти, добираться к своим, чтобы снова в танк, снова в бой…
Эта мысль и вела меня все время — сквозь чащу, через болота; с невыносимой болью, со стиснутыми зубами. Шел, полз, отлеживался… Опять шел…
И вот теперь, когда поздоровел и окреп на каких-никаких, а домашних харчах дзядека Миколая, снова потянуло идти… Скорей… К своим…
Но старик был настроен иначе.
— Фронт ба́рдзо дале́ко, — говорил он. — Ся́дай, хлопец, ту́тай, мыслить будем.
— Цо мыслить, цо мыслить! — говорил я ему. — Вот еще малость нога подправится — и порядок в танковых войсках. И до видзе́ня!
Я уже немного поднаторел в его смешанном говоре.
Но судьба решила по-своему. Как-то, уже глубокой осенью, в ноябре, в окошко к деду постучали. Ночью это было. Я спал в доме: немцы давно не показывались, а по ночам и вовсе — все чаще слышны были разговоры о партизанах, о том, что где-то поблизости воюет несколько небольших отрядов.
Из дома был выход прямо на скотный двор, оттуда до сеновала рукой подать и до леса тоже. Может, потому дед Миколай совсем не всполошился от стука, а встал, зажег коптилку, пошел открывать.
— Ты что? — испугался я.
— Лежи, — шепнул он. — Тогда скажу…
Но я все равно вскочил — наган у меня под подушкой, штык тоже был, немецкий, подобрал еще по пути — вскочил и в сени кинулся, к выходу на двор.
— …Кто там есть? — спрашивал дед Миколай.
Я не слышал, что ответили из-за двери, но дед отодвинул засов, дунуло ветром с дождем, две темные мужские фигуры вошли через порог.
Дед провел их в дом, мужчины сняли широкие плащи, остались в телогрейках, сели. Я понял, опасности нет, подошел поближе.
— Садись, Вася. Небось нога болит еще или как? — сказал тот, что казался постарше, хотя в неясном свете коптилки оба выглядели одинаково немолодыми. — Значит, твой пациент? — обратился он к деду.
— Так, — сказал.
— Бегать можешь? — спросил второй. — Что оружие держать можешь — вижу. — Он протянул мне руку. — Будем знакомы.
— Бегать — нет, а ходить уже ничего, — сказал я. — А вы…
— Мы, мы… В командировку прибыли. По набору кадров. Кадровики, так сказать. Что-нибудь неясно?.. Зимней одежи нет? — спросил он вдруг. — Нужно достать.
— Пошукаем, — сказал дед. — Може, и найдем.
— Штык вижу, — сказал первый гость. — А огнестрельное?
Я вытащил из кармана наган.
— Молодец. Запасливый… Ладно, дед Микола, у нас времени в обрез. Пойдем проводишь… Познакомиться зашли.
— Исть хце́че? — спросил дед.
— Спасибо, уже накормили. Будь здрав, Василий. На восток не иди. Пока дойдешь, двадцать раз убьют без пользы. А здесь пригодишься. Так что, сиди жди. Только вокруг хорошенько смотри…
Партизанский отряд, куда я попал, действовал в районе Барановичей. Вначале, пока народа было немного, жили мы по дальним затерянным деревням. Вроде этой. На первых порах наша главная задача была доставать оружие, боеприпасы, взрывчатку: ведь никакой связи с центром, с Большой землей в помине еще не было. Каждый из нас был и разведчик, и связной, и боец, и «снабженец», и «кадровик». Зима еще не отступила, когда из малых разрозненных групп начал сколачиваться настоящий отряд.
Мы уже проводили небольшие операции: снимали немецких часовых, расправлялись с полицаями. Я бы их всех подряд, под одну гребенку, но мне командир отряда понять дал, не все тут так просто: есть полицаи и полицаи. Иные весьма полезное дело делают под самым носом у противника. И грозят им при этом пуля или нож и с той, и с другой стороны…
Постепенно начинало до меня доходить, что очень непростая и, как бы это сказать, неоднозначная штука — жизнь, особенно во время страшных таких бедствий и потрясений, как война, и тем более на занятой врагом земле. В армии, там куда проще: там знаешь раз и навсегда, что перед тобой враг: автоматчик, мотоциклист, танкист — враг, захватчик, убийца — по своей ли, по чужой воле… А в нашем партизанском деле приходилось порою действовать по правилу: не верь глазам своим. Знаешь, что он староста, пособник немецкий, а не трожь, нельзя! Как к такому привыкнешь?..