После опять вышел наш Вильям и объявил:
— Действие первое, сцена пятая. Зал в доме Капулетти… Все готовятся к карнавалу…
И тут ворвались на сцену слуги, и один из них начал кричать дурным голосом, как во время уборки класса:
— …Уносите стулья! Отодвигайте поставцы! Присматривайте за серебром! Эй ты, припрячь для меня кусок марципанового пряника!..
И вот появляется старик Капулетти со своей дочерью Джульеттой. Хотя какой он старик, если Джульетте, по его словам, нет еще и четырнадцати. Выходит, ему самое большее лет тридцать пять… За ним потянулись гости, многие в масках — карнавал ведь. Среди гостей — Ромео из рода Монтекки, тоже в маске и в наряде странника… Да, я не сказал про Джульетту, то есть про Нинку Булатову. Она была без маски и такая потрясная! Я даже позавидовал Силину — который Ромео. В Нинке что-то есть, это я всегда говорил… Вернее, не говорил, а чувствовал… И вот Силин уставился на Джульетту. И начал…
Ромео(слуге). — Скажи, кто та, чья прелесть украшает
Танцующего с ней?
Слуга. — Синьор, не знаю.
Ромео. — Она затмила факелов лучи!
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный!
Редчайший дар, для мира слишком ценный!
Как белый голубь в стае воронья —
Среди подруг красавица моя!
(Это уж точно! Вполне согласен…)
Как кончат танец, улучу мгновенье —
Коснусь ее руки в благоговенье…
Силин кричал все эти слова так, будто мы все глухие, а гости в это время танцевали под музыку, и тут появляется Тибальт, племянник Капулетти. Точнее, он появился еще раньше и узнал Ромео по голосу. Тибальт хочет тут же затеять драку, но дядя не разрешает, и Тибальт уходит, весь раскочегаренный…
А Ромео трогает Джульетту за руку и говорит:
Ромео. — Когда рукою недостойной грубо
Я осквернил святой алтарь — прости.
Как два смиренных пилигрима, губы
Лобзаньем смогут след греха смести.
Джульетта. — (…И голос у Нинки стал совсем другой —
какой-то очень красивый… глубокий.)
Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
К своей руке: лишь благочестье в ней…
Ромео. — Даны ль уста святым и пилигримам?
Джульетта. — Да, — для молитвы, добрый пилигрим.
Ромео. — Святая! Так позволь устам моим
Прильнуть к твоим — не будь неумолима!
Джульетта. — Не двигаясь, святые внемлют нам.
Ромео. — Недвижно дай ответ моим мольбам.
(…И тут Силин, гад, взял и поцеловал ее! По-настоящему — в губы!)
Твои уста с моих весь грех снимают.
(…Кто-то зааплодировал. Но многие зашипели на них, и стало очень тихо. Я вдруг жутко позавидовал Силину: ведь я сам мог бы сыграть Ромео, разве нет?.. Но у Силина, все-таки нормально получилось, ничего не скажешь…)
Джульетта. — Так приняли твой грех мои уста.
(…Знаете, что еще я подумал? Когда про губы говорят «уста», наверное, целоваться легче и как-то… ну… серьезней, что ли…)
Ромео. — Мой грех… О, твой упрек меня смущает.
Верни ж мой грех!..
Это он к тому, чтобы опять поцеловаться, но тут вошла кормилица Джульетты, толстуха Бучкина, и позвала ее в комнату матери, а бал продолжался…
Когда закрыли занавес, я сразу побежал на сцену к ребятам. Хотел посмотреть на Нинку, пока она не переодевалась и не стерла свой «мейкап», как говорят по-английски. Все-таки здорово эта штука девчонкам помогает!
— Понравилось? — спросил Всеволод Андреевич.
Он спрашивал про весь спектакль, не про Нинку, конечно, и я хотел уже ответить, что да, вообще-то хорошо, только очень длинно про Шекспира, когда услыхал голос:
— А мне нет… Я просто возмущена.
— Что? — сказал Всеволод Андреевич. — Чем, Тамара Павловна?
Тамара Павловна — наш директор. В школе она уже, наверно, лет сто или чуть меньше. Ее называют «царица Тамара». Кто-то, задолго до нас, придумал стишки: «В той школе, кирпичной и тесной, царица Тамара жила…»
— Да, — сказала Тамара Павловна. Этим коротким словом она всегда отвечала самой себе на вопрос: «Права ли я?» — Вам мало распущенности на улице, нужно утверждать ее со сцены школьного зала?