За то же время директора вызывают около 80 раз на совещание. (Примерно 8 раз в месяц или 2 раза в неделю). И тоже требуют, требуют…
И еще: знаете ли вы, говорил директор, что 40 процентов нашего с вами педагогического времени уходит на бумаги: планы, отчеты, сводки, сведения? Его так и называют — «бумажное время»… А проверки?..
Многому научила Горюнова работа в той школе, с ее усталым опытным директором.
А вот теперь он сам директор, и нет у него почти никакого опыта, но нет и усталости, а есть желание и надежда что-то изменить, сделать по-новому. Хотя новое, как известно, — это зачастую хорошо забытое старое, а значит, не мешает вспомнить великих воспитателей прошлого.
Наверное, поэтому Горюнов, стоя сейчас у стола в кабинете литературы, начинает первое свое за несколько месяцев совещание со слов К. Д. Ушинского…
Но я могу ручаться: никто из сидящих тут, в кабинете, и не подозревает, что в их учительском лагере в данный момент находится соглядатай, лазутчик из противного лагеря. Впрочем, «лазутчик» не виноват…
После уроков Шура Карганов (а здесь находится именно он) добровольно остался, чтобы помочь убраться. Кому? Ну Тане Скворцовой. И еще Нине.
Они передвинули несколько стульев, подняли с пола бумажки, стерли с доски… Подправили на стенке портрет Н. Некрасова. Больше делать было нечего.
— Я пойду, — сказала Таня и, не дожидаясь ответа, вышла за дверь.
Они услышали, как в замке повернулся ключ.
— Танька! — закричала Нина. — Ты что делаешь?
— Ничего, посидите… Только не скучайте, ладно? Чао! А ключ я нянечке отдам.
— Открой сейчас же! — снова крикнула Нина.
Шура не присоединился к ее призывам.
— Ладно, — сказал он. — Откроет. Куда денется?
— Да, мне домой надо.
— Всем надо…
Шуре хотелось сказать что-нибудь очень остроумное или, наоборот, серьезное и важное, после чего Нина сразу поймет, как это хорошо, что они остались вдвоем… Но придумать он ничего не мог.
— Хочешь, стихи почитаю? — спросил он.
— Какие еще стихи?
— Мне Витька дал… Нет, не его. Говорит, дядька один знакомый писал. Мне понравилось, я переписывать буду… Прочитать?
— Давай, — неохотно согласилась Нина.
— «В Горном селении» называется… Ну, слушай…
— Как, ничего?
— Ничего. Я больше песни люблю.
В другое время Шура бы не простил такого ответа, но сейчас… Он смотрел на лицо Нины — слегка надутые губы, челка, покрасневшие щеки… а глаза… Какие глаза… Он положил руку ей на плечо… Глаза стали еще больше, заполнили все Нинино лицо… Он зажмурился… Они поцеловались… Прошло очень-очень много времени…
— Эй! — услыхали они стук в дверь и голос Тани. — Можно?
Нина быстро пошла к двери и, когда та открылась, сразу выскочила в коридор. Ключ снова повернулся в замке.
— Пока! — услыхал Шура. — Читай стихи, не спеши!..
А он и не спешил. Перепишет пока… Шура прошел в отдельную от кабинета каморку за классной доской, сел у стола, вытащил тетрадь.
Шура писал… Шура думал о Нине, и тут опять в дверях повернулся ключ. Ага, пришла за ним, долго не выдержала!.. Но услышал гул голосов и понял, сюда заходят учителя. Голос директора… завуча… Ничего себе попал! Выйти, что ли?.. А ладно, еще посидит, попишет. Заодно и послушает — может, что интересное узнает.
Итак, Шура остался за стенкой и за плохо прикрывающейся дверью. Он продолжал писать и краем уха слушал, о чем там говорили…
— «…Воспитатель должен стремиться узнать человека, — это голос директора, — каков он есть в действительности, со всеми его слабостями и во всем его величии, со всеми его будничными, мелкими нуждами… в семействе… в обществе… и наедине со своей совестью… в радости и горе, в величии и унижении…»