Так писал Ушинский… От себя скажу… В школу пришла реформа. Что это такое, откровенно говоря, толком не знаю… Но знаю одно: мы должны совершенно изменить педагогический стиль. Да, да, да! Нужно перейти от педагогики противостояния: на одном полюсе учитель, на другом — ученик, к педагогике Сотрудничества с большой буквы: учитель плюс ученик. Двуединство… Что? Конкретней?.. Побольше разрешайте, поменьше запретов. Устанавливайте дружеские, уважительные отношения… не кричите, не оскорбляйте, не распинайте публично… Кстати, никаких жалоб на учеников дирекция принимать не будет… Учите их добру, а не изворотливости, пониманию красоты, искусства, музыки…
Директор еще много чего говорил, но Шура отвлекся: было уже не так интересно, как вначале. Но вот раздались голоса учителей — возбужденные, недовольные.
— …Что за сотрудничество такое? В футбол, что ли, с ними вместе гонять?
— И так с трудом дисциплину удерживаем при обязательном обучении, а с вашей вседозволенностью не знаю, что и будет…
— Хотите, чтобы они нас по плечу хлопали? Закурить предлагали?
— Кто это их, бедных, оскорбляет, скажите пожалуйста? Сами кого угодно…
— Без строгости с ними нельзя. На голову сядут…
И снова голос директора.
— Вы похожи на одного народного заседателя. Вернее, заседательницу. Она вот что сказала журналисту, который приехал по жалобе на незаконные действия следователя: «Да если не применять силу, разве они когда признаются?!» Так и вы…
Опять шум.
— Что ж это вы нас всех оскорбляете? Учеников, значит, нельзя, а нас можно?
— Говорите, не надо запретов, а сами — «то нельзя, другое нельзя»!
— Товарищи, — вмешивается завуч, — зачем эти обиды, споры? Здесь у нас не диспут. Директор дает указания, и мы должны…
— Ничего вы не должны! — голос директора. — В нашем деле нужно действовать только по убеждению. Кто не согласен, пусть отойдет в сторону.
— Это угроза?
— Нет, так нельзя!
— Получается, все мы никчемные, неумелые. Вы один знаете, как и что.
— Типичное оскорбление!
Голос завуча:
— Никаких оскорблений не было! Могу засвидетельствовать. Не надо преувеличений.
— Да, я оскорбляю! — выкрикнул директор. — Но не вас, а вашу косность, ваши древние методы… За два с лишним месяца я тут уже увидел… понял… И я не хочу и, думаю, вы тоже, чтобы наша школа хоть чем-то напоминала те японские, в которых царит «идзимэ»… Объясняю… Дело в том, что нормы японской школьной системы очень жестки. Например, чтобы занять место за партой и подготовиться к уроку, ученику дается ровно 59 секунд. Ни больше ни меньше., Длина волос определяется с точностью до миллиметра. В коридорах пол расчерчен белыми полосами, и школьники на переменках ходят строем и молча. Нравится вам это?.. Нет? Мне тоже… Еще могу рассказать: ученик, который получил определенное число замечаний, подвергается физическому наказанию. Пощечины, пинки в порядке вещей… В общем, школьная система предусматривает «идзимэ», то есть насилие. Естественно, что «идзимэ» царит и среди школьников. Статистика зарегистрировала только за один год 530 случаев жестокого избиения. А учителя за тот же год избили учеников 2433 раза… Продолжать не буду… Нет, нет, успокойтесь… Я далек от мысли проводить параллели. Те примеры, что я привел, страшная крайность. Но «идзимэ» бывает в самых различных формах. Я против любой из них…
Поднялся шум, как на классном собрании. Шура не слушал, он в это время переписывал стихи, обращенные к собаке по имени Кап. Шура любил животных, хотя у них в доме ни собак, ни кошек не было…
Шура дописал до конца и начал еще одно стихотворение — «Рыжей девушке», под которым сам бы с удовольствием подписался. Хотя у Нины волосы темные. Но в этот момент раздался голос Стеллы Максимовны, и он отложил ручку.