Выбрать главу

Она трижды поступала в театральное училище, поступила наконец; окончила, стала работать в театре. Но никакого удовольствия не получала: понимала, что середнячок, что никогда не поднимется выше своего уровня. И не в уровне только дело. Не всем быть Ермоловыми или Гурченко. Дело, увы, в собственных амбициях. Она стремилась, желала играть лучше, но не умела. И это ее мучило, не давало покоя. Ей бы смириться — была бы счастливой средней актрисой. Но она не могла — и страдала, завидовала, тосковала. К счастью, нашлись умные люди, друзья — помогли вырваться из круга, очерченного собственной гордыней, помогли сломать установленный для самой себя стереотип… Стала работать в библиотеке, увлеклась географией — началось это с разглядывания атласов, физических и политических карт; пошла на вечерний геофак педагогического института. Очень манили ее эти линии и точки на карте, эти копиры самых разных форм и размеров, которые оказывались интереснейшими городами, островами, материками, мысами и озерами, дорогами и горными цепями… А названия какие! Тегусигальпа, Мадейра, Богота́, Мезень, Анадырь… Если б еще ездить можно было, куда хочешь… Например, на остров Маврикий…

Стелла Максимовна взглянула на мужа, сказала:

— У нас даже домашний гимн такой появился. В честь Маврикия и Слона. Мы его на мотив «По улице ходила большая крокодила» поем. Спеть вам?..

И на фоне ансамбля «Бони М» негромко зазвучала незатейливая мелодийка:

На острове Маврикий Жил-был король великий, И все не зря Любили короля;
За то, что, между прочим, Он добрый был оч-очень, За то, что он Был толстый, словно слон;
За то, что ради дружбы Отдаст он, если нужно, Последний Клык. Вот этим был велик…

— Ладно тебе, — сказал Слон. — Потанцуй лучше с молодежью.

И Стелла Максимовна потанцевала.

Потом Слон предложил посмотреть через увеличитель репродукции картин и скульптур Эрмитажа. Если, конечно, интересно.

— Интересно, — с чувством сказал Котька Астахов.

Он надеялся хоть таким образом частично замести следы своего неудачного выступления.

После слайдов Стелла Максимовна предложила послушать стихи, сама почитала немного — Николая Гумилева «На полярных морях и на южных…», некоторые другие. Потом вызвался Шура. Он уже знал наизусть кое-какие из тех, что переписывал в закутке кабинета литературы, и сейчас захотелось прочитать одно — то самое, под которым, не раздумывая, поставил бы свое имя. Фамилию автора он не назвал, сказал, что не помнит. Пусть думают, как хотят…

Рыжей девушке

Все стало бесконечно рыже: Дома, деревья, гребни крыш; И даже сам ты — не хитри же! — Ты тоже стал немного рыж.
Вот с неба брызжет рыжий ливень, Рыжеют лужи, как желток; Весь горизонт из рыжих линий, Автомобильный рыж поток;
И даже звуки порыжели, И стали рыжими смычки… На этот мир — о, неужели?! — Гляжу сквозь рыжие очки!
Я весь в огромном напряженье, Я согнут в вольтову дугу, И я рыжею, я рыжею И нарыжеться не могу!..

Шура читал и, забыв даже покраснеть, глядел на Нину, но она не смотрела на него. Она ела эклер. Шура обиделся и замолчал, не закончив стихотворения. Но этого никто не понял — думали, что уже все…

Заговорили о новом директоре, и Шура вспомнил услышанные им «голоса за сценой».

— Молодец, — сказал Шура, — правильно поступает.

— В чем? — спросила Стелла Максимовна.

— В том, что надо все по-новому. «Меньше грима, больше мима», — сами говорили. Меньше показухи, больше дел.

— Каких дел? — опять спросила Стелла Максимовна.

Шура не был готов к обстоятельному разговору на эту тему, кроме того, боялся, чтоб его не заподозрили в излишней информированности, поэтому уклончиво ответил:

— Ну, чтоб меньше разговоров, крика… успеваемость, посещаемость… опоздания… Не в этом главное.

— Не думаю, чтобы ты четко охарактеризовал новые формы работы, — сказала Стелла Максимовна. — Если же серьезно, то изменить нужно многое — и в работе, и в людях. Но Алексей Евгеньевич, на мой взгляд, чересчур максималистичен, рубит сплеча, не признает других мнений. Вроде бы за прогресс, а действует не прогрессивными методами. Так уже было раньше.