Конечно, заговорил он так не намеренно, сам не замечая, скорей всего просто от смущения, и, может, еще потому, что очень уж хотелось показать Вите, что он тут почти свой.
Однако Нинина мать, которая вновь появилась из кухни, не оценила ни Витину безупречную вежливость, ни Шурины укоризненные, но вполне дружелюбные напоминания. Она сказала:
— А вы, молодые люди, в чужой-то монастырь со своим уставом не ходили бы. Без вас знаем, как поступать: У вас-то своих дочерей покамест нет.
— Почему? — возразил Шура. — Не по поводу дочерей, а по поводу всего остального. — Мы ни во что и не вмешиваемся. Просто хотим, чтобы восторжествовала справедливость.
Сказал и поглядел на Нину.
Как ждал он сейчас если не восхищения своим поступком и тем, как умеет красиво излагать, то хотя бы сочувствия в ее серых глазах! Но в них было только удивление и недоумение. Однако это не остановило его. Он должен добиться — и добьется, чтобы эта женщина поступила так, как он скажет, — по справедливости, и тогда Нина поглядит на него по-другому: открыто и одобряюще… Даже с любовью…
— Вы, наверно, не понимаете, — сказал Шура, — ведь Стелла Максимовна может уйти… Ее могут уволить.
— Могут, и хорошо, — сказала женщина. — Раз такие безобразия творит.
— Какие же безобразия? — спросил Витя. — Что собирались у нее? Что же здесь особенного…
— А то особенное, — сказала Нинина мать. — Если все толковые учителя да руководители будут устраивать такое, разве нам уследить? За детьми за нашими?
— Да что устраивать-то?! — сказал Шура. — Кто вам наболтал? Как вы можете так говорить?
— Могу! — крикнула мать Нины. — Голос не поднимай! Вы мне не указ! Сегодня рюмка, завтра две… Знаем мы… Видали. В этом самом доме… Главное дело, агитировать пришли.
— Никто вас не агитирует, — сказал Шура. — Только если совесть у вас…
— Хватит вам, — сказала Нина. — Витя, хватит. Скажи ему.
— Ты говоришь «хватит»! — закричал Шура. — А человека могут выгнать. Это правильно будет, да? Этого вы хотите?!
И он продолжал говорить: про клевету, про совесть — в общем, правильные все слова. Он позабыл уже, как ему нужен ободряющий Нинин взгляд, сейчас он видел в ней лишь противника, объединившегося с подобным себе.
— Не шуми здесь! — прикрикнула Нинина мать. — Не у себя дома. Скандалов не разводи… Это что же, — обратилась она к Нине, — все у вас в классе такие? В чужой дом лезут, порядки свои наводят…
— Не все, — сказала Нина и взглянула на Шуру.
Отвращение… отвращение прочел он в ее серых глазах!
— Идите уже, ладно, — спокойней сказала Нинина мать. — Защитники нашлись. Похлебайте с наше…
— Если вам лично было плохо, — вежливо сказал Витя, — значит, и другим должно быть плохо? Извините, это неправильно…
Никто ему не ответил, а Нина так вообще с ними не попрощалась. И они ушли. И долго шли молча. И хотя Шура чувствовал себя кругом правым, это не приносило успокоения.
Последующая часть субботы и воскресенье не помогли ему определить линию поведения с Ниной, и даже первые два урока в понедельник он еще продолжал вырабатывать тактику. Но перед третьим уроком Нина сама смешала все его карты и нарушила все боевые и тыловые порядки, заявив, что не хочет больше с ним разговаривать и вообще иметь дело.
Это произошло, когда они, повинуясь непреложным законам школьного коловращения, нос к носу столкнулись в коридорном водовороте, столкнулись, чтобы вскоре вновь разойтись, и теперь, может быть, навсегда.
— Почему? — спросил Шура. — Что такого случилось?
— Ничего такого. Всегда себя считаешь умней всех. Со своим Витей.
— При чем тут это? — миролюбиво сказал Шура. — Мы же только хотели объяснить.
— Пришли, — не слушая его, говорила Нина. — Заявились как к себе домой. «Надо сделать то… надо это…» Кто вас просил? Не знаете ничего и не лезьте!
— Не знаем, так скажи!
— Нечего говорить. Всегда ты прав! Самый умный, самый справедливый.
— А ты за свою мамочку заступилась. Никто ее не обижал.
— Не смей! — крикнула Нина. — Ты не понимаешь… Какой противный! Никогда не буду разговаривать! Маленький, а настырный…
— Ну и не надо, — Шура и разозлился, и обиделся: Нет, при чем тут его рост?..
И они разошлись. Их подхватили разные потоки — закрутили, завертели, понесли. А на том месте, где только что стояли эти двое, уже сменилось пять, шесть, семь кандидатов в счастливцы и несчастливцы, в удачники и неудачники, честные и не слишком честные…