И после этого весьма невнятного заявления бросился на Котьку. Но ничего не произошло. Тот схватил его за руки и удержал. Несколько раз бросался Шура на Котьку, и несколько раз тот его удерживал под одобрительные крики зрителей. Но вот Шуре удалось как-то вывернуться из железных клещей ленивого соперника, и левой рукой он ухитрился попасть Котьке по скуле. И тогда Котька схватил Шуру за отвороты куртки, притянул к себе, а затем оттолкнул так, что тот отлетел к окну и там упал возле батареи. Он больно ударился головой, и появился большой желвак, но в ту минуту. Шура ничего не чувствовал. Ничего, кроме унижения.
Над ним наклонились ребята, что-то говорили, хотели поднять — он не отвечал… А это еще кто?! Зачем она тоже нагнулась и смотрит, в глазах жалость и, конечно, презрение, а губы шевелятся и что-то говорят… утешительное.
— Бедненький, — услышал он, — очень больно, да?
Много раз потом, вспоминая эту глупую драку, он думал и не мог понять: как произнесла Нина эти слова — с иронией или серьезно… Этого он никогда так и не узнал.
А в тот раз, в коридоре, он потом поднялся, прошел в туалет и там подставил голову под кран и плакал. Он продолжал смачивать голову и плакать и после звонка. На урок не пошел. И вообще отправился домой.
А недели через три уехал из города.
Часть II
«РЕПОРТАЖИ»
Итак, Шура уехал. И впервые в жизни стал вести дневниковые записи, часть из которых превратилась в письма к Вите Белкину или в «репортажи» — как он сам их называл по-журналистски.
Глава IX
НЕСКОЛЬКО РЕПОРТАЖЕЙ
1
Салам, Витька!
Ты летал когда-нибудь пять часов подряд? А я летал: Москва — Душанбе. Кстати, «Душанбе» — значит «понедельник»…
А ты жил когда-нибудь в гостинице «Душанбе»? А я живу.
Когда мы прилетели и вошли в гостиницу — первое, что я услыхал, был сверчок. Он трещал на весь вестибюль — громче, чем приезжие у окошка администратора. Сначала я думал: работает какая-нибудь машина.
А над дверями гостиницы надпись: «Хуш омадед». Я подумал, что название, но Глеб Юрьевич объяснил, оно означает «Добро пожаловать!». Потом я почти везде замечал такие слова. Восточное гостеприимство — ничего не скажешь!
Чтобы пополнить твое образование, могу сообщить, что в Таджикистане девяносто три процента территории — горы и что в году здесь бывает до 10 тысяч землетрясений (к счастью, несильных); а еще — девчонки тут заплетают тридцать три косицы, а майнашки — это такие местные попугайчики, похожие на небольших голубей, и они могут выучить ровно пятьдесят слов. Я, правда, ни одного от них пока не слышал. Зато от Глеба Юрьевича много уже чего услышал и узнал.
Тебе, конечно, интересно, какой он? Мировой дядька! Даже до сих пор не верю, что все так получилось. Никогда не предполагал, что «Сядь и подумай», Ольга Семеновна то есть, возьмет да поможет в таком деле. Ведь, помнишь, когда я перестал ходить в школу, она меня вызвала и начала опять, как всегда; ты да мы, да не должен, да должен… А мне обрыдло все это, я и выложил ей правду-матку. Не всю, конечно, но все-таки… Сказал, что учиться не хочу… ну, не могу… что мне плохо — вот здесь… И показал — знаешь, как врачу показывают, где болит… Говорил, хочу работать, мне ведь скоро шестнадцать — теперь люди раньше взрослеют… И что все равно эту четверть не вытяну, лучше даже уехать куда-нибудь в экспедицию — с геологами, с археологами или еще куда… Коллектором, например: камни собирать…
Потом она с родителями говорила, но я им твердо заявил: хочу работать и быть самостоятельным. Хватит с меня — сто учителей, родители, вожатые. Все за ручку водят. Пойду на работу, буду знать одного начальника. Отец и доказывал, и кричал, и так пробовал — по-хорошему, а я — свое. И главное — учебу забросил… Ну, ты знаешь, в общем. И вот тут Ольга Семеновна меня окончательно удивила: говорит, если так далеко зашло, то у нее знакомый один есть — Крушин Глеб Юрьевич. Журналист. Он как раз едет в длительную командировку — материалы для своих очерков собирать. Всегда один ездил, а сейчас несчастье такое у него случилось — пальцы руки плохо действуют: после фронтовой контузии. Так уже бывало несколько раз, потом проходило. Ну и, может, ему нужен будет помощник. Секретарь, в общем… Так что я теперь личный секретарь, понял?..
Хочешь знать, что я делаю? У меня блокнот — большущий такой. Я его в папке ношу: специально для блокнота купил. И я туда записываю, что мне Глеб Юрьевич говорит. Или когда он с кем-нибудь беседует тоже. А после, обещал, я и сам туда смогу писать — чего мне хочется. То есть что покажется интересным — ну, там, важным, смешным, хорошим, плохим или еще каким. Думаешь, легко? Я тоже так сначала думал…