«Ничего себе работенка у них», — подумал Николай.
Только успел подумать, как в руках у одного крестовину видит, а другой из его сумки новенький распредвал достает. Прямо как иллюзионисты в цирке.
— Откуда это у вас? — спрашивают.
А он онемел, слова сказать не может. Правда, откуда?
— Не знаю, — говорит, — не мое это.
— Конечно, не твое, — говорят. — Откуда взял?
А он и не сообразит, что отвечать. Можно было, конечно, ляпнуть, что купил на черном рынке или знакомые принесли, но он ничего такого в тот момент не сообразил, а продолжал твердить, что не его и не знает;..
— Должны вас задержать для дачи показаний, — говорит один из проверяющих.
А в это время кладовщик идет мимо. Поглядел на Николая, ничего не сказал, только вроде бы ухмыльнулся так, слегка. И тут Николаю словно в голову ударило: все понял!
— Гад! — закричал он и бросился на кладовщика. — Вот ты как!
Прежде чем успели его схватить, он хорошо врезал кладовщику — нос ему проломил, повредил челюсть…
Вот, собственно, и все. Судили его и за то, и за драку. Насчет запчастей доказать, конечно, не могли, но он-то знал, что вообще кругом виноват, хотя в тот раз был ни при чем: просто отомстить ему дружки решили. А за нанесение побоев, да еще во время работы, получил он два года по 206-й статье. Галина Ивановна на том суде народным заседателем была.
Защитник ему плохой попался — вялый какой-то, ни в чем не помог. Сам же он своих прав не знал. Это теперь по телевизору и в газетах про них без конца рассказывают. Правда, скостили ему потом за хорошую работу полгода, но все равно хлебнул, вовек не забудет, как с руками за спиной ходить… А сейчас шофером работает, баранку крутит… Хватит с него «бешеных» денег…
3
В одной из школ мы бывали особенно часто. Как на работу ходили. А по вечерам Глеб Юрьевич диктовал мне. Обычно я не особенно обращал внимание на то, что записываю. Ну, пишу и пишу. Меня ведь за это вон куда привезли. Но в тот раз просто интересно стало: такого и правда нигде нет. Как в сказке!
Вот какие вещи я тогда записывал под диктовку. Послушай! «…Родительских собраний, к каким мы привыкли, в этой школе нет. Директор и представить себе не может, чтобы об успехах или недостатках учеников могли говорить вслух, при всех… Чтобы на них кричали, грозили…
Он считает, что недопустимо обсуждать в коллективе:
предосудительное поведение ученика, если причиной являются явные или скрытые ненормальности в семье… или душевный надлом… (понятно тебе?!), а также поведение или отдельные поступки, которые были протестом против грубости, произвола или кого-либо из взрослых, в том числе педагогов… (ясно?!)
А также проступки, объяснение которых требует рассказа о глубоко личных отношениях ученика со своим другом… (Слушайте, слушайте! — как говорят, кажется, в английском парламенте… А я что всегда говорил, а, Витька?!)
Возникает вопрос, что же следует, что допустимо разбирать в коллективе?
— Ничего… — говорит директор.
Понял, старик?!
Даже не знаю, может ли такое быть!.. Глазел я на учеников этой школы и думал: возможно, они другие какие-нибудь? С крылышками? Да нет, точно такие, как мы — так же по коридорам носятся, портфелями дерутся… Неужели на них никогда не орут?!.
Интересно, а как у нас в школе? Получилось у Алексея Евгеньевича, как он хотел? Согнул учителей в дугу?.. Но, главное, напиши, как у Стеллы Максимовны?
Когда я уезжал, она мне рассказала о своем последнем разговоре с директором. Он чуть расписку с нее не требовал — что будет его поддерживать. Она говорила, не так ей обидно из-за него: человек новый, хочет многое изменить — не знает, как… А вот что родители на нее катят — от этого правда работать не хочется.
Неужели она ушла из школы?..
…Время летит быстро, недавно Глеб Юрьевич спрашивает:
— Тебе, наверно, поднадоело со мной? И писанина вся эта?
— Нет, почему, — вежливо отвечаю я.
— Ничего, — говорит он, — потерпи уж. Вот рука пройдет, отправлю тебя домой. Нагулялся небось?
А я и не соображу, что по-настоящему ответить. Не знаю, как там будет, если приеду. Ведь не нарочно я заварил всю эту муру. Ты понимаешь, Витька?.. Не оттого, что вдруг учиться надоело или все кругом действительно такие плохие стали… Тут что-то другое. Еще пока не могу объяснить точно что… А может, никогда не смогу…