— Ну, неудобно.
— Чего неудобного? Места у нас хватает. Изба на три клетушки поделена. И еще кухня… Ну, Игорь, поехали!.. Моя подруга Саша… ты ее не знаешь… тоже должна поехать.
— А Кент с Барсиком?
— Куда же без них!.. Как раз в машине все поместимся… Если ты хочешь…
— Я-то хочу, Мила, ты знаешь.
— Тогда все…
У них установились еще с ранней осени простые ровные отношения. Простые в том смысле, что не надо было ничего утаивать или уточнять, не появлялось поводов для обид, упреков, для выяснения отношений. Не ущемлялось самолюбие одного за счет другого, никто не претендовал на роль лидера. И чтобы достичь этого, ни один из них не делал над собой никакого усилия, не наступал себе ни на горло, ни на любимую мозоль — все получалось само собой, с той предельной гармоничностью, о которой так пеклись древние греки и которая с той поры все реже и реже посещает человеческие души и тела.
Иными словами, Игорь и Мила очень подходили друг к другу, или, выражаясь по-старомодному, были созданы друг для друга. Естественно, это не давало полной гарантии, не спасало целиком от превратностей судьбы, но тем не менее значило немало: было, как бы сейчас могли сказать — знаком качества; качества, подаренного Природой. А сами они безотчетно следовали ее велениям, не задавая ни ей, ни себе лишних вопросов, не выражая ни восторга, ни удивления… Им было хорошо и без этого. Спросите их, что это такое между вами: любовь, дружба или что-то еще, не имеющее названия, — и они скорей всего не ответят: не сумеют, не захотят облечь в слово то, что, возможно, не имеет вообще словесной скорлупы или, будучи названо, теряет часть своей волшебной силы.
Они не спрашивали друг у друга: я тебе нравлюсь? Ты меня любишь? Ты будешь со мной всегда?.. Ведь вопросы порождаются сомнением, незнанием, а они знали, и сомнений у них не было. То есть были — и серьезные, но совсем по другому поводу: как жить? Что делать дальше? Почему так много кругом неправды и несправедливости и что же такое правда и справедливость?.. На эти вопросы ответов они пока не знали. Но искали, даже не всегда сознавая, что ищут.
Мила все же немного удивляла Игоря: своей прямотой, естественностью. Говорят про художников-реалистов: «Вижу корову — пишу корову». Так она и поступала. Игорь же, подобно многим, «видя корову», зачастую начинал «писать овцу… или собаку», а уж потом приближался к корове; или так и оставался вдалеке от нее.
Мила воспринимала мир таким, каков он есть по своей сути. Поэтому ее не смущали, например, вопросы продолжения рода у животных или у людей; она не стыдилась и не делала вида, что стыдится либо не понимает этого естественного закона и его влияния на жизнь. А отсюда было естественно для нее и многое другое: поведение животных, взаимоотношения людей — их привязанности, любовь, деторождение. И таким же естественным должно быть наше восприятие всего этого… Наше участие…
— Что ж, для тебя и тайн нет в природе? — спросил как-то Игорь.
— Почему нет? Сплошные тайны. Начиная с происхождения жизни на Земле. Только все равно это естественно, понимаешь?
Игорь не понимал, но особенно не спорил. Ему нравилось раззадорить Милу — ее смуглое лицо становилось тогда еще смуглей, глаза еще шире, она по-мужски рубила воздух правой рукой, а Игорь хватал эту руку и просил пожалеть воздух: ему больно. Мила смеялась, и они начинали говорить о другом…
Анна Федоровна, мать Милы, сказала Игорю, что он может с ними поехать на Новый год, если дома разрешат. Но бабушка и дед были решительно против.
— Да как им не совестно, родителям?! — говорила бабушка. — У них же дочь…
— Ну и что? — спрашивал Игорь. Он знал, что все равно поедет, что бы они там ни говорили, и спорил больше по привычке.
— А то! — поддерживал бабушку Сергей Семенович. — Понимать надо. Совсем уж позабыли все правила приличия.
— Что же здесь неприличного? Даже не в одной комнате.
— Ну, перейти недолго. Не Кавказский хребет…
— Сергей! — крикнула бабушка. — Думай, что говоришь!
— Пусть они думают. Которые так поступают. Узнали, как парень живет, из какой семьи, и хотят к рукам прибрать…
Этого «прокола» Игорь дожидался. Дед ведь не мог без чего-нибудь такого — и все от болезненного убеждения, что все люди плохие. А если не плохие, то корыстные. Кроме своих, самых близких. Ну и самого высокого начальства, конечно…
— Если вы так, — сказал Игорь, — людей оскорбляете ни за что ни про что, то я обязательно поеду. Можете жаловаться родителям.
— Штаны запру, — сказал дед.