— Ясно. Так ты даже не знаешь, как твои припадки со стороны выглядят?
Лицо Федора исказила гримаса боли — и тут же пропала.
— Знаю. — Он отвернулся, уставился в окно. — Жена рассказала. Во всех подробностях.
— Похоже, её это зрелище впечатлило, — заметил Терминатор.
— Угу. Настолько, что стала считать меня психом. — Лукьянов по-прежнему усиленно всматривался в мелькающие за стеклом яркие вывески и витрины.
— Прости, Федор. Я должен все выяснить, чтобы впредь знать, как и чем тебе можно помочь.
— Ничем. Оно само проходит.
— Мне показалось, что Зое удалось как-то облегчить твое самочувствие.
— Возможно. Не помню. Хватит об этом, Юр.
— Ладно. Я сам потом на досуге помозгую.
— Ты не о том мозгуй. Лазареву ищи.
— Окей, шеф. Я помню.
Рахметов довез своего босса до подъезда, поднялся вместе с ним к дверям пентхауса:
— Мне остаться сегодня у тебя?
— Не надо. Лана должна быть дома. Езжай. Доброй ночи.
— Ну, смотри, Федор. Если что — звони.
— Хорошо.
Мужчины, наконец, разошлись.
7. Светлана
20 августа 2015 года. Москва. Арбат
В свои тридцать два года Лана Лукьянова продолжала блюсти фигуру так, будто до сих пор ежедневно готовилась к очередному дефиле на неделе Высокой Моды. Для встречи с Ингой она выбрала небольшое кафе «Руккола», специализирующееся на итальянской кухне: здесь можно было заказать и салат из зелени, и низкокалорийный фруктовый десерт.
Лукьянова приехала заранее, выбрала самый незаметный затененный столик, уселась и взглянула часы: до назначенного времени оставалось двадцать минут. Впрочем, учитывая пробки, Инга могла и опоздать.
Вегетарианкой, как ни старалась, Лана так и не стала: не смогла отказаться от мяса. Но сейчас, в послеобеденное время, еда ее вовсе не интересовала. Все, чего потребовала посетительница от слегка разочарованного официанта — это чашечку горького эспрессо с кусочком черного шоколада и стакан холодной воды.
Лет десять назад Светлана была довольно-таки востребованной моделью, хотя мировых высот так и не достигла, больших капиталов не скопила и карьеру в мире модного бизнеса не сделала.
Если бы не удачное замужество — впрочем, она не считала его таким уж удачным — работать бы сейчас Светке (о! как она ненавидела это имя!) — консультантом в каком-нибудь модном бутике или имиджмейкером-стилистом в одном из многочисленных ивент-агентств. Это в лучшем случае. В худшем — пришлось бы и вовсе уехать из Москвы, ведь своим жильем за время работы моделью обзавестись ей не удалось, а после доходы сильно снизились. Соответственно этому снизились и требования, которые предъявляла надменная красотка к потенциальному супругу.
Снижать планку было обидно и неприятно, но Лана всегда умела смотреть правде в глаза. А правда состояла в том, что к двадцати шести годам девушка окончательно сдала позиции. Подрастающее поколение худых и длинноногих не просто наступало на пятки. Оно смыло Лану приливной волной, выбросило ее на прибрежные скалы, усыпанные мусором и поросшие скользкими ракушками.
Федор Лукьянов, с которым она столкнулась около пяти лет назад на выставке современного фото-арта, стал для нее не просто пропуском в обеспеченную жизнь, а единственным способом закрепиться, осесть в Москве, сохранить свое место в столичном бомонде. За это место, если потребуется, Лана готова была перегрызть любую глотку и пройти по чьим угодно головам.
Она отпила глоток густого и черного, словно деготь, ароматного напитка. Принялась неторопливо разворачивать маленькую, на два квадратика, шоколадную плитку. Ждать Светлана не любила и не умела, но последние два года ей приходилось жить в таком режиме постоянно. И за это она возненавидела своего и без того нелюбимого супруга. Слишком уж рьяно он взялся за решение проблемы собственной бездетности. Очень уж настойчиво шел к этой цели. Женщина не ожидала, что ее интеллигентный муж, которого она считала мягкотелым слизняком, проявит поистине маниакальное упорство в своем желании обзавестись наследником.
— Ланочка! Ты ли это? — прозвенел рядом женский голос, исполненный такой бурной радости, что сразу возникали сомнения в ее искренности. — Не ожидала встретить тебя здесь…
Лукьянова замерла. Вопреки желанию ссутулиться, выпрямила спину еще больше. Нацепила на лицо приличествующий моменту оскал, именуемый в среде светских акул улыбкой, и обернулась на голос.
— О! Юлиана? Приветулечки! — обратилась к известной московской сплетнице. — А ты как здесь?