Он отодвинул один из стульев, стоявших вокруг стола, и сел на него. Затем переместился вместе со стулом вперед — так, что край стола уперся ему в живот. Дом без мамы казался пустым, и возникало ощущение, что в ближайшее время мы собираемся куда-то переезжать. Ее шаги, раздававшиеся до того, как она снимет обувь, и после того, как она ее снимала, уже более тихие; ее хрипловатый голос, ставший таким потому, что она много курила в молодости; запах ее геля, который она готовила сама, смешивая розовое масло, привезенное из Стамбула Анной, с пеной купленного в супермаркете мыла; ее манера раздеваться до лифчика, расстегивая змейку на спине, а затем стаскивая с себя кофточку резкими движениями и бросая куда попало, как что-то уже не нужное, — всего этого нам с отцом теперь ужасно недоставало.
Мы посмотрели на фотографию.
— По правде говоря, я не знаю. Это всего лишь предположения, хотя Бетти считает, что их вполне достаточно.
Он сказал «Бетти», а не «твоя мама», как говорил обычно, и это означало, что мы начинаем разговаривать о чем-то таком, о чем еще никогда не говорили.
— Здесь написано, что ее зовут Лаура.
Только тут отец, по-видимому, осознал, что я вообще-то многое замечала и многое слышала.
— Черт побери! Почему же ты ничего не говорила? Не знаю, как это ты сумела столько времени держать язык за зубами.
— А разве от этого не стало бы хуже?
— Конечно, стало бы. У тебя, получается, были лишь подозрения.
— Подозрения в чем?
— А ты сама не догадываешься?
— Нет.
— Если не догадываешься — значит, не хочешь догадаться. Ты очень умная.
— Если я не догадалась раньше, то не догадаюсь и сейчас, — сказала я, указывая на фотографию.
Отец опустил голову.
— Я выпью пива.
Я уже собиралась сказать, что пиво у нас дома закончилось и что мне не нравится, что он так много пьет, но тут мне пришло в голову, что мы с отцом сейчас переживаем момент, когда выпить пива не помешает нам обоим. Вдвоем.
Я достала две банки пива «Хайнекен» и, убедившись, что они достаточно холодные, неторопливо их открыла. В конце концов, если я прожила в мучительном неведении несколько лет, то вполне смогу потерпеть еще пять минут. В любой другой ситуации мы произнесли бы какой-нибудь тост, но сейчас нам было не до тостов. Мы оба сделали по большому глотку. Потом еще по одному. А мама тем временем лежала в больничной палате № 407 и ни о чем даже не подозревала.
— Бетти думает, что эта девочка — ее дочь. То есть твоя сестра.
Нельзя сказать, что такая мысль никогда раньше не мелькала в моей голове, тем не менее от слов отца у меня слегка закружилась голова. Я ведь не ужинала, выпила на голодный желудок пива, а тут еще и узнала шокирующую правду. Я поднялась со стула и пересела на диван: так я, по крайней мере, не рухну без чувств на пол.
— А ты что по этому поводу думаешь?
— Думаю, что сегодня мы ляжем спать поздно и спать будем плохо.
Я сходила еще за парой банок пива, но свою открывать не стала.
— Прости, — сказал отец, опустошив свою банку и принимаясь за мою. — Очень хочется пить. За два года до твоего рождения у нас родилась еще одна девочка. Но она родилась мертвой.
— Понятно, — сказала я, вспомнив об отрешенном выражении, которое частенько появлялось на лице матери и вызывало у меня раздражение. — Я что-то об этом слышала. Я думала, что она сделала аборт.
— Нет. Та девочка родилась тогда, когда и должна была родиться, не раньше и не позже, но при родах возникло какое-то осложнение, и когда она родилась, то не смогла нормально дышать.
Мысли у меня в голове ворочались очень медленно, я с трудом могла что-то соображать. Отец сел рядом со мной на диван и поправил пальцем очки.
— Тогда мы еще не были женаты. А я во время тех родов вообще находился в отъезде.
Он снял очки. Без них его глаза, казалось, отдалились от меня, почти исчезли.
— Ты куда-то ездил на своем такси?
Отец снова надел очки и сделал большой глоток из баночки. Потом он отрицательно покачал головой — так, как качает головой восьмилетний мальчик, отрицая, что он что-то разбил.
— Мои родители настояли на том, чтобы я поехал с ними в Рим. Им хотелось посетить Ватикан. Они буквально загорелись идеей, что мы должны поехать туда вчетвером — они вдвоем, Рафа и я.
Отец, если уезжал за пределы нашей автономной области, всегда потом очень подробно рассказывал нам обо всем. А вот об этой его поездке я никогда ничего не слышала — возможно, потому, что она напоминала ему о дочери, родившейся мертвой, и о двоюродном брате Рафаэле — человеке, похоже, изначально неплохом, но, тем не менее, пристрастившемся к наркотикам и теперь, должно быть, прозябающем и постепенно деградирующем в каком-нибудь уголке мира.