— Катерина, это я. Катерина! — Я чувствую, как руки отпускают меня, когда я корчусь в ванне, вода плещется, когда я пытаюсь вырваться. Мое зрение затуманено, и я крепко зажмуриваю глаза, моя рука вцепляется в бортик ванны, когда я пытаюсь выбраться. Это бесполезно. Я недостаточно сильна. Я снова дергаюсь, извиваясь, как будто хочу укусить руку на моем плече, а затем мои глаза распахиваются, когда эта рука сжимается, слегка встряхивая меня. — Катерина. — Глубокий, грубый и полный боли голос Виктора немного перебивает страх. — Катерина, это я. Давай, детка. Приди в себя. Пожалуйста.
Детка. Когда в поле зрения появляется его лицо, меня дергает назад, и я вижу на нем испуганное выражение, как будто то, что происходит со мной, пугает и его тоже. Детка. Ласкательное прозвище. Он никогда не называл меня ничем подобным. Я могла слышать эмоции, стоящие за этим, когда оно слетело с его губ, и это тоже остановило меня на полпути. Он казался испуганным. Как будто видеть меня в таком состоянии причиняет ему боль.
Постепенно я чувствую, что снова начинаю дышать, хотя все еще дрожу. Другая рука Виктора ложится на мою талию, поддерживая меня в плещущейся воде, и я задыхаюсь, заставляя себя расслабляться дюйм за дюймом. Это тяжело. Мое сердце колотится в груди, кожу покалывает от желания бежать, бороться, выбраться.
Но это Виктор.
Мужчина, которому я не уверена, что могу доверять, но прямо сейчас он не причиняет мне боли. Который сбивает меня с толку еще больше, потому что выражение его лица только что не было таким, как у мужчины, который мог бы причинить мне боль. Он выглядел как человек, который боится потерять меня.
И в этом вообще нет никакого гребаного смысла.
ВИКТОР
Я никогда раньше не был свидетелем приступа паники. То, как Катерина начала метаться в ванне, дрожа всем телом, вызвало во мне вспышку страха и ярости одновременно. Страх за нее и ярость, направленная непосредственно на двух мужчин, запертых снаружи в сарае, которые сделали это с ней.
Она выглядела так, как будто была не в своем уме, и в некотором роде, вероятно, так оно и было. Что-то перенесло ее в те дни, которые она провела в их заключении, и за ужасом на ее лице было больно наблюдать. Мне захотелось убить их многими медленными и болезненными способами, но в то же время ничто не могло оторвать меня от нее в этот момент.
Она моя. Собственническое, защитное желание, которое неуклонно росло с тех пор, как я женился на ней, пустило еще более глубокие корни в последние дни, и мысль о том, что кто-то мог причинить ей такую сильную боль, заставляет меня почти раскаляться от ярости. Я собираюсь убить всех до последнего, кто приложил руку к тому, чтобы забрать ее у меня. И никто никогда больше этого не сделает. Мне все равно, насколько она ранена или сломлена. Я собираюсь собрать ее по кусочкам, так или иначе, но по выражению ее глаз, когда она понимает, что это я обнимаю ее, я вижу, что она мне не доверяет. Что я меньшее зло, но не тот, с кем она чувствует себя в безопасности.
Я точно не могу ее винить. Но я также не уверен, почему именно она так боится меня, когда всего за ночь до ее похищения мы провели вместе ночь, непохожую ни на что, что мы делали раньше. Я думал, что это станет поворотным моментом в нашем браке. Не любовь, она меня никогда не интересовала. Но понимание. Признательность за то, что мы можем предложить друг другу. Не любовь, но, возможно… страсть.
Однако то, что я чувствую в этот момент, держа ее в ванне, когда ее дыхание немного замедляется, а глаза бегают по сторонам, как у испуганного оленя, это нечто более глубокое, чем просто физическое влечение. Тело, которое я держу в руках, я сейчас едва узнаю, но человек внутри него по-прежнему Катерина. Женщина, которую я поклялся защищать. Эта клятва, должно быть, проникла глубже, чем я предполагал.
— Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — бормочу я, протягивая руку, чтобы убрать ее влажные волосы с лица, когда она перестает сопротивляться достаточно долго, чтобы я был уверен, что она снова не забьется в ванне и не поранится. — Я здесь, Катерина. Это я. Ты в безопасности.
Она смотрит на меня непонимающе, как будто не может себе этого представить. А может, и не может, ведь все это так свежо. Осторожно я касаюсь ее щеки, избегая синяка возле челюсти.