Он выждал, когда Макбейн выйдет, и устремился следом, прихватив мешок с одеждой. Он пошел следом, крался вдоль стен длинной, грязной, узкой улицы, постепенно настигая жертву, и наконец схватил сзади и прижал лицом к стене, заломив Макбейну руку за спину. Тот не сопротивлялся.
— Ты не можешь ехать в Адер… Это ловушка…
— Коллинз! — выдохнул тот. — Вы сошли с ума? Какого дьявола…
— Что ты собираешься делать?
— Я пытаюсь помочь тебе покинуть страну, ты, идиот. Нельзя, чтобы нас видели вместе! Мои антибританские взгляды хорошо известны. В городе полно солдат.
Но Шон сильнее заломил ему руку и удерживал.
— Ты не можешь ехать в Адер! При чем тут Адер? — Он произнес без остановки, и это потребовало неимоверного усилия. — Какой-то хитрый трюк.
— Какой трюк? Ты провел в одиночке два года и сошел с ума! Я еду в Адер, как друг семьи и невесты.
Адер был его домом. Зеленые лужайки и живописные сады выли так красивы, что многие британцы летом приезжали специально и просили разрешения хозяев взглянуть на имение. Иногда им разрешалось осмотреть господский дом, если граф с женой были в своей резиденции.
Его трясло. Нет, это Шон О'Нил вырос там. А теперь он Джон Коллинз.
— Вы побледнели как бумага, — сказал Макбейн. — Так я могу идти?
Но Шон уже не слышал его.
По утрам уроки по точным и гуманитарным наукам, потом уроки фехтования, уроки танцев и этикета. После обеда верховая езда. Их было пятеро, все молоды, хороши собой, сильные, умные, знатные и немного надменные. И там была Эль.
— Коллинз!
Он снова очутился в Корке и осознал, что все еще прижимает Макбейна к стене. Он позволил себе впустить воспоминания о том прошлом, которое больше ему не принадлежало. Он отпустил Макбейна и облизал пересохшие губы. Пора возвращаться в дом сапожника.
— Там… будет свадьба?
— Да, очень важное событие.
Шон закрыл глаза. Он не должен был думать о тепле, семье и безопасности. Слишком поздно.
У него был родной брат, жена брата и племянница, мать, отчим и трое сводных братьев и еще Эль. Стоит приоткрыть ворота для прошлого, как воспоминания хлынут, и их не остановить. Тогда невозможно будет покинуть свою страну. Его поймают и повесят. Но родные лица, слегка размытые, уже вставали в воображении. Брат — капитан королевского флота, отчим — влиятельный граф, элегантная мать, три сводных брата и девочка с двумя косами, худенькая, длинноногая.
Он отступил от Макбейна, по его лицу заструился пот. Макбейн обиженно одернул на себе сюртук и снова озабоченно взглянул на Шона:
— Как вы себя чувствуете?
Макбейн упомянул о невесте.
— Кто… выходит замуж?
Макбейн снова удивился.
— Элеонора де Уоррен. Вы знаете семью?
Эль стояла на пороге его комнаты в Аскитоне, волосы забраны в одну косу, одетая в одну из его рубашек и бриджи Клиффа.
— Что ты так долго возишься? — нетерпеливо спросила она. — Мы едем на пикник. Ты обещал, что мы поедем на утес Долана. Все готово, и собаки ждут.
Он пытался вспомнить, сколько ей лет. Это было перед ее первым сезоном в Лондоне. Тринадцать, четырнадцать. И она была высокой и худенькой.
— Леди не врываются в комнату джентльмена, Эль.
Он стоял с голой грудью перед зеркалом и теперь потянулся за рубашкой.
— Но ты ведь не джентльмен, верно? — Она ухмыльнулась.
Он спокойно застегивал пуговицы на рубашке.
— Нет, это ты — не леди.
— И слава богу!
Он пытался сдержать смех.
— Не упоминай имя Господа всуе.
— Почему? Ты поступаешь хуже — бранишься, когда сердишься. Мужчинам разрешено говорить бранные слова, а леди должны лишь вилять бедрами при ходьбе и носить дурацкий корсет.
Он оглядел ее худую фигурку.
— Ты никогда не станешь носить корсет.
— И очень хорошо! — Но по ее лицу было заметно, что она расстроилась. Она прошла в комнату и села на его неубранную постель. — Я стараюсь больше есть. Съедаю по два десерта, но толку мало. Я расту и расту вверх и скоро буду как башня.
Теперь он не сдержал смеха.
Она рассердилась и бросила в него подушку.
— Эль, есть вещи похуже. Ты однажды поправишься, вот увидишь. — Хотя он не мог ее представить в другом виде.