Утрамбованная земляная дорога вела в центр города. Где-то недалеко находилась ферма Конелли. Его уверяли, что там он найдет приют и отдых.
С сильно бьющимся сердцем он пробирался через лес параллельно дороге, больше не осмеливаясь идти по ней. За три дня после побега он не выходил на дороги, даже на тропы, шел лесом или крался среди холмов. Однажды чуть не наткнулся на солдат, но это было теперь в сотнях миль отсюда. Недалеко от Дублина слышал топот кавалькады, выглядывая из-за камней на вершине холма, видел синие мундиры конного взвода. Последний раз перед тюрьмой он видел такой отряд и гибель двух дюжин мужчин, а с ними невинных женщин и детей. Страх погнал его в лес.
Теперь небо окрасилось бледно-розовым цветом. День обещал быть ясным, без дождя. В нем нарастало знакомое чувство тревоги и напряжения, хотелось спрятаться, зарыться в землю, но он должен победить страх, тем более что находился близко к цели. Постепенно Шон начинал привыкать к дневному свету. Звуки пробуждающегося леса заставляли его вздрагивать. Птицы уже начали весело распевать на ветках деревьев, и, как обычно, их пение вызвало у него слезы умиления. Песни птиц были так же драгоценны, как фонарь, который он нес.
Дорога сделала поворот, впереди показался дом с покатой соломенной крышей и оштукатуренными стенами. Перед домом у колодца рылись в грязи две свиньи, за домом виднелись небольшое поле кукурузы и сарай.
Он наблюдал, спрятавшись за деревом, глаза еще плохо видели. Наконец он уловил движение в кукурузе, затем показался человек. Шон надеялся, что это и есть Конелли. Он взглянул в оба конца дороги и, не доверяя зрению, прислушался. Лишь пение птиц нарушало тишину да ветерок шелестел в листьях. Он решился и вышел на дорогу. Пот катился теперь градом, ему казалось, что сейчас на него немедленно набросятся солдаты. Но никого не было на дороге, и он перевел дыхание.
Человек увидел его и застыл на месте.
Шон знал, что его вид может внушать отвращение и ужас, и все-таки, проклиная судьбу, шел прямо на человека. Он пытался обрести голос, что требовало неимоверных усилий. В тюрьме в общей драке ему полоснули по горлу ножом. Никто не послал к нему врача, он валялся в своей темной дыре и был на пороге смерти. Удивительно, но рана зажила, хотя он больше не мог говорить как раньше, каждое слово болезненно отзывалось в горле и требовало усилий. Ему пришлось молчать два года, и теперь он обнаружил, что не может говорить.
После нескольких попыток что-то произнести с неимоверным трудом он хрипло выдавил:
— Кон… елли? — и сам испугался звука своего голоса.
— Ты, должно быть, О'Нил. — Человек, большой мужчина с красным носом и голубыми глазами, поспешил навстречу и взял его за руку, чтобы поддержать.
От его прикосновения Шон испытал такой шок, что отдернул руку и отскочил в сторону.
— Но как… Как ты узнал…
— У нас существует тайная почта.
Конелли озабоченно посмотрел на Шона:
— Лучше тебе войти в дом.
И тогда несчастный беглец понял, что, опережая его, кто-то передавал весть о том, что он сбежал и направляется сюда. Шон вошел за здоровяком в дом и испытал облегчение, когда массивная дверь закрылась за ними, отделяя их от окружающего мира.
— Моя хозяйка уже возится в курятнике, — сообщил Конелли. — Теперь твое имя — Джон Коллинз. — Он с тревогой оглядел Шона. — Ты просто ходячий скелет, мой мальчик, я тебя накормлю и дам бритву. Будь прокляты эти британцы!
Шон кивнул и потрогал густую бороду, он не брился два года.
Помедлив, Конелли сказал:
— Сожалею о том, что случилось в Килворе с твоей женой и сыном.
Шон напрягся. Он старался забыть. Сейчас перед ним возник смутный образ — милое лицо с добрыми глазами. Память рисовала ее без красок, бесцветной, хотя он помнил, что у Пег были рыжие волосы.
Он слишком много страдал, постепенно чувства притупились, сейчас он испытывал только вину. Они погибли из-за него.
— Тебе надо покинуть страну. Ты знаешь это?
Шон кивнул, радуясь, что тема сменилась. Он научился избегать мыслей о своем коротком браке, но по ночам они все еще мучили его.