— В эти часы здесь еще скучновато, — проворчал отец. — Веселье начнется в одиннадцать. Нравится тебе?
— Гм. Ничего себе.
Отец заказал красного вина. Но время от времени доливал в него водки, лицо его скоро потеряло землистый оттенок и начало медленно краснеть. Уже сейчас, в начале вечера, он был не совсем трезв. Доверчиво положив руку Губертусу на плечо, он сказал:
— Давай повеселимся, ни о чем не заботясь, Губерт. Только сейчас и пожить. — Он стукнул ладонью по карману. — Денег у нас много.
Да, денег у отца было много. Перед уходом в ресторан он протянул сыну десять стомарковых бумажек.
— Для начала, мальчик. А не хватит, скажи.
Мелочным отец никогда не был. Но как раз теперь нельзя было жить беззаботно, теперь все зависело от их оперативности. А если отец будет продолжать в том же духе… Губертус сказал ему об этом. Но отец отмахнулся.
— Поживем — увидим, мальчик. Времена меняются. Пока я ничего не могу предпринять. Да и тебе после всего пережитого неплохо сейчас отдохнуть.
Губертус промолчал в ответ. Но с отцом не согласился. Отто Брандт, казалось, угадал его мысли и заявил:
— В настоящий момент вновь открыть свою строительную фирму я не могу, я же умер. А попасть в лагерь для интернированных у меня нет ни малейшей охоты.
Он обмакнул сигару в вино, закурил и сказал:
— Я тут в свое время спровадил на тот свет кое-кого из своих конкурентов-евреев. Они попали в газовую камеру — о чем я весьма сожалею, я этого не хотел. Но если меня теперь схватят, то вполне возможно, что под горячую руку и повесят. Стало быть, надо мне держаться сейчас тише воды, ниже травы и на время стушеваться Понял?
— Да, — Губертус улыбнулся.
Значит, папаша все-таки разоткровенничался.
— Слушай-ка, Губерт, — отец перегнулся к нему через стол, — Эй, кельнер, коньяку. — Он продолжал после того, как кельнер поставил рюмки на стол. — Я надежно пристроил наше состояние. Бумаги и деньги — золотые марки, понятно, — положены в швейцарский банк. Дельце-то ведь я с гаулейтером обстряпал. — Он залпом выпил коньяк. — Беспокоиться нам, следовательно, не о чем, так чего же ради мне мучиться? И по правде говоря, боюсь я, черт побери. Сам не знаю, откуда он берется, страх этот. — Он приказал подать еще коньяку. — Я хорошо все устроил, перевел свою фирму в Мюнхен. Русским остался никому не нужный хлам. А тут вдруг арестовывают гаулейтера, именно нашего друга… Сам не знаю, что со мной стало, хожу как неприкаянный.
— Да тебе, отец, просто чудятся всякие ужасы.
— Возможно, — пробурчал отец, — но попробуй с ними бороться. У меня такое ощущение, будто земля из-под ног уходит. Попросту нервы не в порядке.
Вот сидит отец, этот массивный, сильный человек, обычно такой хладнокровный, с несравненной наглостью работавший на два фронта, симулировавший собственную смерть, чтобы спасти свое добро и свою шкуру, и у этого человека не в порядке нервы! Губертус пригубил коньяк. Пусть отец пьет, сам он будет осторожен.
— Ты понимаешь меня? — спросил Отто Брандт.
Губертус резко ответил:
— Нет! Я тебя не понимаю, при всем желании — не понимаю! Никогда не следует останавливаться на полпути, отец, надо биться до последнего. А ты говоришь об отдыхе… Но ты хоть установил связи?
Ответа не последовало. «Значит, нет, — решил Губертус, — отец начинает меня тревожить. Может, было бы лучше, если бы он…» Губертус сам рассердился на свои мысли. Чепуха, отец в полном порядке, просто он переутомлен, это пройдет.
— Ты, по крайней мере, знаешь, как обстоят дела с Геленом? — спросил Губертус.
Отец покачал головой. Даже этого он не знает. Ладно, видно, нет смысла говорить дальше на эту тему. К тому же отец уже пьян.
— Завтра спокойно обсудим все это, — сказал сын. — А теперь повеселимся. Нельзя ли пригласить девушек к столу?
Тут строитель Брандт понимающе хохотнул.
— Наконец-то ты заговорил разумно, мальчик.
Он жестом пригласил девушек, сидевших в баре у стойки. А кельнеру крикнул.
— Открой-ка несколько бутылок шампанского!
Было около полуночи, когда Губертус почувствовал на плече чью-то руку и кто-то произнес над ним:
— Здорово, Брандт. Я же говорил вам, что мы еще встретимся!
Губертус вскочил и уставился в знакомое лисье лицо. В последний раз он видел его в Берлине в убежище Гитлера. Принадлежало оно капитану главного штаба.
— Дружище Юргенс, откуда вы взялись?
Капитан явно наслаждался удивлением Брандта и небрежно заметил: