«Знаю, — подумал Губертус, — об этом я слышал».
— Борман доверял мне до последней минуты, — сказал отец, — и благодаря этому я смог обеспечить тебе специальное задание по «Вервольфу». Из Берлина ты вместе с Борманом и Главным командованием вермахта должен был перебраться на юг. Для Бормана «вервольф» был последним козырем. Он спас бы ему жизнь, ведь после капитуляции американцам Борман надеялся продолжать свою деятельность. Конечно против русских. С помощью американцев.
Губертус удивленно посмотрел на отца. Этого он не знал. Так вот почему ему следовало в Плёне явиться к Вольфу, а не к Хаазе.
— Борман, конечно, и не предполагал, что Вольф уже сотрудничает с Геленом и иезуитами, — продолжал Отто Брандт. — Вот почему, если бы он и выжил, то сейчас был бы все-таки обречен. Всего этого ты не мог раньше узнать, потому что Гитлер во что бы то ни стало хотел остаться в Берлине. — Он вздохнул. — Ты мне нужен был тогда, нужен и сейчас — на нашей ключевой позиции. Ведь наша собственность в руках у русских. От нее ни в коем случае отказываться нельзя. И твоя будущая деятельность в Берлине особенно поможет тебе выяснить судьбу наших филиалов на Востоке.
— Так я и думал, — улыбнулся Губертус. — Ведь были же у тебя причины…
Отто Брандт громко расхохотался.
— Так-то, мой мальчик. Ты весь в меня. Ты ловко сдружился с Юргенсом. А поедешь в Берлин, помни, что тебя ждет блестящая карьера. Привлеки какого-нибудь парня, нашего человечка. Мы хорошо заплатим, если он на месте позаботится о наших филиалах. Все должно быть в порядке, когда мы вернемся. Не забывай об этом.
Сигара была выкурена. Он бросил окурок в пепельницу и продолжал:
— С американской лицензией в руках я снова открою свои восемь филиалов. Конечно на имя Шиндлера. Сначала в американской зоне, а там видно будет. Гаулейтер получает двенадцать процентов. Придется мне, видно, предпринять кое-какие шаги для вступления в новую партию. Под ее крылышком с голоду не умрешь. — Он поднялся. — Вот так-то, Губерт, теперь ты все знаешь и можешь действовать. Надо было внести ясность в наши отношения. Как ты считаешь?
— Верно, отец…
— Ну что ж, мальчик, вперед, к победе. Мы с тобой всего добьемся.
И он вышел.
Через две недели после их беседы Юргенс уже провожал Губертуса Брандта. На запасном пути стоял американский воинский состав, уходивший ночью в Берлин. По решению Контрольного совета там создавалась Союзная комендатура, и американцы вводили в свой сектор войска. Для Губертуса в этом поезде было забронировано отдельное купе. Это через капитана Броуна устроил Юргенс.
Поздно ночью, когда поезд уходил из Мюнхена, Губертус через щелку в занавеске смотрел на проплывавшие мимо черные силуэты развалин. Для него начинается новый этап в жизни, его ждет новая деятельность, которая принесет ему успех. Он вспомнил прощальные слова отца: «Год, самое большее два придется тебе еще потерпеть». Он представил себе, как все будет выглядеть, когда он снова вернется в Вергенштедт — богатый, уважаемый, облеченный властью…
Вергенштедт — с ним связаны школьные годы, первые знакомства с девушками, но прежде всего гитлерюгенд, где он блистал как руководитель отделения. Он видел перед собой лица младших учеников, благоговейно взирающих на него. Иоахим Радлов был одним из самых надежных, и он вспомнил их разговор в эсэсовском казино гитлеровскою убежища.
«Радловом, если он еще жив, стоит заняться. Из него может выйти толк, — подумал Губертус, — он станет нашим человеком…»
XIII
Почти в тот же час, когда из Мюнхена на Берлин отошел американский воинский состав, в Вергенштедте Иоахим Радлов открыл узкое окно своей комнаты и выглянул в теплую звездную ночь. Он вспомнил, что сегодня первая пятница июля и что согласно приказу в полночь у «Камня Наполеона» должны встретиться «оборотни». Но этот приказ его больше не касался, все связанное с ним произошло, казалось, в другой, чуждой ему жизни, оставшейся где-то далеко-далеко позади. С той жизнью он больше ничем не связан. Остались лишь разочарование, горечь и презрение к тем, кто в свое время старались, чтобы на пиджаке был заметен значок, а теперь из страха за место или за свою мастерскую лебезили перед новой властью, понося ее за глаза. Как все это отвратительно и трусливо, какое кругом убожество!
А Гензель? Разве и он такой же? Нет. Он по крайней мере человек смелый. С горсткой рабочих ребят он вмиг завладел «Бродвеем». К тому же Гензель не лукавит. Когда он, Иоахим, заглянул к ним в клуб, Гензель ничего не стал ему накручивать, а попросту выкинул вон. А это было в тысячу раз лучше, чем фальшивая дружба.