— Так не забудь. В восемь. Может продлиться до полуночи.
Потом еще раз обернулась и дружески кивнула ему. Он смотрел ей вслед, словно оцепенев от ужаса.
Дома он подумал: «Нет, выше головы не прыгнешь. Прошлое связало меня по рукам и ногам, от него не избавиться. Что бы я ни делал, все ложь. Началось с Железного креста и дошло до отрезов Мука. А тут еще история с «оборотнями». Какой-то водоворот, и хоть мне удалось один раз выплыть из него, в конце концов он затянет меня в пучину».
Угрюмый и раздраженный, хлебал Иоахим жидкую кашу, которую мать поставила перед ним на стол. Каша была приторно сладкая, в ней чувствовался сироп, но голод заставлял его есть. С раздражением слушал он причитания матери:
— Почти четыре часа выстояла за картофелем, да понапрасну, ничего не досталось. А я точно знаю, что у зеленщика Рихтера полный подвал.
Иоахим посмотрел на мать.
— Но он хочет спекульнуть, — продолжала она. — Запрашивает восемьдесят марок за полцентнера. Жиреет на этом. Вот если бы у меня были деньги…
— У меня тоже нет! — крикнул Иоахим со злостью и отодвинул от себя полупустую тарелку. Это нытье действовало ему на нервы. «День за днем все та же каша, — подумал он, — к тому же наши раздоры, а сегодня вечером еще и это дело… Черт, меня уже тошнит от всего…»
Мать мягко возразила:
— Ну, мальчик, не надо так, ешь…
Но увидела его упрямое лицо и молча отвернулась.
Иоахим переменил тон. Ему стало неприятно, что он не сдержался.
— Извини, пожалуйста, мама, — сказал он. — Я вовсе не то хотел сказать.
— Я так стараюсь хоть чем-нибудь тебя накормить, а ты кричишь на меня и ничего не ешь.
— Я ем, ем, мама.
— А все оттого, что у нас нет денег. Но, может быть, сегодня отцу удастся устроиться.
— Куда же он пошел?
— На кирпичный завод Может, возьмут ночным сторожем.
В своей комнате Иоахим вытащил оба отреза и положил на кровать. «Надо от них избавиться навсегда, — подумал он, — не хочу иметь с такими делами ничего общего».
Самое простое — отнести отрезы сыну аптекаря. Но можно ли так поступить при создавшемся положении? Не выдаст ли его Мук, если Иоахим сегодня вечером явится с обыском именно на аптекарский склад? Тогда всплывет, что и он участвует в этих темных махинациях. Что же будет? Или вовсе не ходить, увильнуть от сегодняшней облавы? «Нет, — решил он, — это не годится, они будут считать меня трусом. А ведь я всей душой с ними. Если я приму участие в сегодняшнем деле, то между ребятами из Верхнего города и мной окончательно ляжет пропасть. Этого они мне никогда не простят. Да оно и к лучшему, по крайней мере каждому будет ясно, кто на чьей стороне».
Собрав последние крошки табаку, он свернул себе сигарету. И снова выругался: «И на черта я связался с этим Муком! Может, они уже напали на след и позвали меня, чтобы заманить в ловушку?.. Нет, чепуха, это немыслимо. Руди Гензель порядочный, честный малый, он этого не допустит. Неужели нет выхода?»
Конечно, есть. Стоит ему только отнести отрезы Муку и сказать, чтобы тот хорошенько их припрятал, вечером-де у всех торговцев будут обыски.
«Нет! И не подумаю, — тотчас ответил он себе. — Если за тех как следует возьмутся — это правильно. Стоит мне только заикнуться Муку, и он обежит своих, чтобы предупредить. Этого я не сделаю. С меня хватит всяких пакостей, к чертям все это, пора выбираться из грязи…»
Он затягивался нервно и торопливо. Что делать? Оставить у себя отрезы, а завтра вернуть их? Нет, так не годится. Он не сможет пойти сегодня к Гензелю и, честно глядя ему в глаза, сказать: я с вами. Он не будет знать ни минуты покоя. Просто продать их? По тысяче марок? Гм. Это, пожалуй, лучше. Тогда он не заработает ни пфеннига и никто не упрекнет его, что он наживается. Кроме того первого куска, но за него Гензель не снимет же ему голову с плеч. Он все ему сегодня расскажет. Отведет его в сторону до собрания и все ему объяснит. И по крайней мере с этим будет покончено.
Он облегченно вздохнул. Но кто купит у него эти два отреза и у кого дома найдутся наличными две тысячи марок? Может, портной Вит-шток? Его мастерская недалеко отсюда, на Брюдерштрассе, пройти всего несколько переулочков. Попробовать можно, но, конечно, с одним отрезом, ведь вряд ли у этого портного есть две тысячи марок. У него же не такое шикарное ателье, как у Ландвера в Верхнем городе. У Вит-штока заказывают рабочие и мелкие служащие, он берет много дешевле, чем Ландвер.
Но когда Радлов уже стоял на Брюдерштрассе, перед дверью Вит-штока, его вновь начали одолевать сомнения. Правильно ли он поступает? Не вернуться ли ему лучше домой, оставив материю у себя, а вечером выложить Гензелю всю правду? «Ах, что там, — решил он, — ведь я уже здесь. Продам, и концы в воду, а больше — никогда!»