Увидел? Да кто может узнать женщину под чадрой? Увы, страх всюду, он живет в душе всех афганских женщин, он стал их второй натурой. Женщины боятся случайно столкнуться с соседом, ответить на вопрос. Мы опасаемся всего... Я открываю дверь. На пороге стоит женщина в коричневой чадре. Незнакомка входит, дверь закрывается, и она тут же откидывает ненавистную завесу.
У женщины опухшее лицо, губы вздулись и кровоточат. Не говоря ни слова, я веду ее в гостиную, к маме, и тут же ухожу, уважая чувства несчастной. Перегородка тонкая, и я слышу, как она плачет. Несколько мгновений спустя мама зовет меня:
- Принеси горячей воды и бинты, быстро!
Я наливаю в кастрюльку воды, ставлю на огонь, достаю бинты и с нетерпением жду, когда вода закипит. Еще одна... Еще одна униженная и избитая женщина, один Бог знает за что...
Я смотрю, как мама протирает, а потом начинает зашивать хирургической иглой раны на груди и спине пациентки. Врач, тайно принимающий больных в обезумевшем мире, должен уметь делать почти все. Женщина рассказывает нам, как несправедливо с ней поступили: ее высекли за то, что она осмелилась выйти из дома одна. Мама спрашивает:
- Но зачем же ты это сделала?
- Моего отца убили зимой тысяча девятьсот девяносто четвертого года. У меня нет ни мужа, ни брата, ни сына. Так как же мне жить?
- А сегодня? Как тебе удалось добраться сюда?
- Меня согласился проводить двоюродный брат.
У этой женщины не было выбора: чтобы купить еды, ей пришлось выйти на улицу одной. К несчастью, талибы никогда и ничего не хотят понимать, они сразу бьют. Они не только избивают женщин: пройдет немного времени, и они перейдут к иным методам.
* * *
Радио Би-би-си только что передало, что объединенные части моджахедов Ахмад Шаха Массуда и его бывшего непримиримого врага узбекского генерала Дустума начали контрнаступление севернее Кабула. Шариатское радио об этом, конечно, молчит, они без устали прославляют героев-талибов, ничего не говоря о потерях. Если верить мулле, который отвечает за "информирование" населения Кабула, талибы взяли столицу не один раз, а двадцать! В действительности войска командующего Массуда по-прежнему контролируют двадцать пять процентов территории, которую талибы хотели бы занять. В районе Кохистана идут ожесточенные бои.
Несколько дней спустя около девяти вечера в нашу дверь постучали. Открыв, я увидела четырех женщин, их лица закрывала густая чадра. Одну я узнала - это была Нафиса, школьная подруга Сорайи. Остальные оказались ее молоденькими кузинами из провинции. Они наотрез отказались открыть лица. Нафиса объяснила, что девочки приехали из Кохистана, точнее - из долины Шамали.
Отец ужасно встревожился:
- С вами никого нет?
- Шофер такси согласился проводить нас.
Мама увела девушек в гостиную и плотно прикрыла за собой дверь. Отец с Нафисой бесшумно спустились вниз, чтобы поблагодарить шофера.
Я невольно прислушиваюсь к звукам, доносящимся из гостиной: мамины пациентки плачут, она умоляет их успокоиться, не привлекать внимания соседей, потом выбегает из комнаты, зовет Дауда и, быстро черкнув несколько слов на бумаге, говорит ему:
- Отнеси эту записку моей подруге доктору Симе во Второй Микрорайон, и поторопись, Дауд, до комендантского часа осталось совсем мало времени!
Талибы запретили жителям Кабула появляться на улицах после 10 часов вечера, свет во всех домах должен гаситься с наступлением комендантского часа. Оконные стекла в нашей квартире замазаны белой краской, но мы с Сорайей, беспокоясь о безопасности семьи, плотно задергиваем тяжелые темные шторы, чтобы мама смогла спокойно осмотреть девушек.
Потом мама просит нас расстелить на полу брезент - она будет на нем оперировать. Новых хирургических игл больше нет, пополнить запас в больнице, как она это делала прежде, мама не может, поэтому мы кипятим воду и стерилизуем старые иглы, потом опускаем их в спирт. Я не знаю, что случилось с этими девочками, скорчившимися на полу и глухо рыдающими за завесой чадры. Одна из них слегка раскачивается взад и вперед, держась руками за живот. Никогда не забуду той ужасной картины отчаяния и страдания, которая предстала перед моими глазами... Пока мы ждали в кухне Дауда, мама нам все рассказала:
- Они, наверное, твои ровесницы, Латифа, им лет по пятнадцать-шестнадцать... Талибы захватили их во время наступления на Шамали. Банда из пятнадцати человек... Они насиловали девочек... все вместе... Ужасно... но это еще не самое страшное... Они...
Мама замолчала, сомневаясь, стоит ли продолжать. Мы понимаем, как трудно ей объяснять собственным дочерям, что... Сорайя плачет, а я, чувствуя, что почти схожу с ума от услышанного, спрашиваю, подавляя крик:
- Что? Что?
- Они изуродовали, разорвали их половые органы...
Не сказав больше ни слова, мама возвращается к пациенткам и принимается за работу - дезинфицирует, обезболивает, зашивает... Я даже не осмеливаюсь спросить, смогут ли несчастные вытерпеть боль. Не могу представить себе... Отталкиваю от себя ужасную картину - пятнадцать зверей, терзающих трех моих ровесниц, девственниц... сестер.
* * *
Дауд успевает вернуться перед самым комендантским часом вместе с доктором Симой. Она так бурно реагирует на увиденное, что мама вынуждена призвать ее быть сдержаннее, сохранять присутствие духа.
- Успокойся и помоги мне закончить! - говорит она. - Ты принесла все, что я просила?
- Да. Я взяла все, что было дома.
С десяти часов вечера до четырех утра они лечат девушек, зашивают их раны. Сидя в своей комнате, мы слышим слабые стоны оперируемых и перешептывания мамы и доктора Симы. Невозможно думать ни о чем другом, нет сил заснуть.
В деревнях девушки ведут совсем другую жизнь, мама хорошо узнала это еще во времена советской оккупации. Администрация посылала ее на полгода работать в Кандагар. Она занималась санитарно-просветительной работой и лечила женщин. Помню, что мама рассказывала нам, как трудно там было говорить о регулировании рождаемости, о гинекологических проблемах и даже просто о женской анатомии. Однажды к ней на прием пришла женщина - ей было тридцать девять или сорок лет - и пожаловалась на приливы и недомогание. Пациентка была уверена, что беременна, а у нее наступила менопауза.