— Хорошо. Я рассужу вас. Это же безобразие, что она хочет отрезать тебе нос и уши.
— Конечно, бежображие. Уж вы, пожалуйшта, ражберитешь.
— Да, необходимо разобраться. И вот я попрошу тебя сказать, отрезала она твои уши или только собирается отрезать? — спросил дарога.
Годадхор невольно дотронулся до ушей, а дарога, улыбаясь, добавил:
— Смотри, хорошенько проверь. Тут нужны доказательства.
— Нет, еще не отрежала, но шкажала, что отрежет.
— И ты из-за того, что какая-то женщина обещала отрезать тебе уши и нос, побежал в участок. Тебе не стыдно?
— Да ражве это женщина?! Это не женщина. Это шам дьявол в юбке. Ешли б ты видел, как она ножом грожила, ты бы тоже жбежал!
— Да неужели? — рассмеялся дарога. — Ну, тогда придется ее усмирить. Ты вот что сделай: вернись и затей с ней ссору! Пускай она сперва отрежет тебе уши, а тогда уже ее можно будет судить.
— Ешли ты можешь допуштить, чтобы мне отражали уши, чего же мне тогда жаловатшя?
— Одно-то ухо можно оставить, — согласился дарога. Годадхор понял, что дарога потешается над ним, и обиженно ответил:
— Пойду в округ! Можешь не ражбирать моего дела.
— Тем лучше, — ответил дарога. — И правда, такие дела не для нашего суда.
Годадхор направился к двери, но дарога вдруг шепнул полицейскому:
— Над этим парнем можно и позабавиться.
— Как? — заинтересовался полицейский.
— А вот как! — и дарога крикнул другому полицейскому: — А ну, Хори Шинх! Возьми этого человека под стражу! Он пришел с ложными показаниями.
Хори схватил Годадхора за руки и повел к выходу, а тот разозлился:
— Да ш кем вы шутить решили?! Я шурин Шоши-бабу, ижвештно ли тебе это? Не вждумай тащить меня в тюрьму!
— Ничего не знаю, тхакур, — ответил полицейский, — я только приказ выполняю. Лучше молчи, а то дарога прикажет надеть на тебя наручники, коли будешь шуметь.
Тут Годадхора охватил настоящий страх, и он принялся упрашивать полицейского:
— Да что я жделал?! Отпушти меня, Хори Шинх! Припадаю к твоим штопам!
— Отпустить? Не в моей это власти, — ответил полицейский.
— Ну, прошу тебя. Пожови Ромеша-бабу.
Приказав Годадхору не двигаться с места, полицейский вышел и быстро вернулся.
— Ромеш-бабу не может прийти, — сообщил он.
— Штолько я жделал для Ромеша-бабу, а он даже выйти ко мне не может, — захныкал Годадхор.
Долго еще он то упрашивал полицейского, который продолжал крепко его держать, то угрожал, пока, наконец, не расплакался.
— Ну, как? — спросил дарога, подойдя к нему. — Будешь еще давать ложные показания?
— Нет, больше не буду.
— А с женщинами ссориться?
— И ж женщинами не буду шшоритшя.
— Ну, смотри. Пока же назначаю тебе такое наказание: целуй землю на протяжении трех локтей. А потом можешь идти.
Годадхор исполнил то, к чему был приговорен, и поспешил покинуть участок.
А в это время Промода изливала мужу свои обиды. Контора в тот день закрылась раньше обычного. Когда Шошибхушон вернулся домой, он застал жену еще не остывшей от гнева и начал ее расспрашивать о происшедшем. Промода не сказала, конечно, что первая стала задевать Шоролу и Шему. По ее словам получалось, что Шема во всем виновата. Да тут еще мать Промоды, улучив удобный момент, вставила несколько словечек. Шошибхушон пришел в бешенство. Но какой вред мог причинить Шеме его гнев? Он сам быстро понял, что не может избить ее и в суд подать тоже не может. «Лучше будет промолчать», — решил он.
ПРОВЕРКА СЧЕТОВ
Уже было сказано, что Шошибхушон обладал острым умом. Именно это качество способствовало его успеху. Когда-то он получал пять рупий в месяц, а теперь жалованье его доходило до пятидесяти. Над ним стоял один лишь управляющий, деван. Пронесся слух, что он долго не продержится. Заминдар был очень доволен способностями Шошибхушона, которые тот проявлял на службе. Деван считал, что если назначить Шошибхушона управляющим, то, пожалуй, можно будет спокойно оставлять на него все дела. Проверка счетов, например, — такое нудное дело. Засядешь за него — и тогда не то что о развлечениях, об отдыхе позабудешь. Ему было совершенно непонятно, каким образом и отец его, и деды умели справляться со всеми этими делами. Вряд ли было у них в то время больше трех служащих в конторе. Наверное, люди старых времен сами могли хорошо работать. Они не обладали столь утонченным умом. Так уж устроил всевышний: утонченность ума мешает человеку трудиться.
И удивительная вещь: чужому богатству люди завидуют, а уму и знаниям — никогда! Люди часто любят перебирать, у того, мол, земли больше, чем у меня, а у этого — денег. Но хоть бы один человек открыто позавидовал уму другого. Всякому понятно: есть у человека ум — будут у него и земли, и поместья, и богатство. И все же ни один не скажет, оглядываясь на другого: вот бы и мне такой ум!