— Шема, зря ты хранишь деньги в этом сломанном сундуке! Не приведи бог, кто узнает, — все унесет.
— Кто же может узнать, что сундук сломанный? Только ты да я и можем украсть их! Больше некому!
Больше Промода не стала слушать. Этого ей было достаточно. Она уже ликовала. Она решила этой же ночью стащить деньги. Но сама не рискнула украсть, боясь попасться. Так и не предприняла она ничего в тот вечер.
На рассвете следующего дня, когда Шошибхушон ушел на службу, она позвала Годадхора и мать, чтобы посоветоваться с ними. Годадхорчондро чуть не подпрыгнул от радости.
— Диди, тебе не нужно ничего делать, я один шделаю, пушть только дверь будет открыта! — заявил он.
— Об этом не беспокойся! — заметила его мать. — Я наблюдаю за ними уже пять дней; они всегда оставляют дверь незапертой. Но ты будь осторожен, Годадхорчондро: если Шема проснется, ничего не трогай.
— Не бойшя, мать! Я на цыпочках войду, а если она пошевелится — убегу в один момент!
Промода остановилась у двери и, заметив приближающуюся Шему, тихо предупредила: — Молчи, молчи, Годадхор! — Затем нарочно громко произнесла:
— Годадхорчондро, ты хотел сегодня сходить домой, почему не идешь?
— Шейчаш шлишком жарко, пойду вечером! — так же громко ответил Годадхор.
Перед наступлением вечера Годадхор оделся и вышел из дому. Позже, между десятью и одиннадцатью часами, он вернулся. Промода оставила дверь открытой, и Годадхор бесшумно вошел в дом.
Стояло жаркое лето; Шорола и Шема спали в комнате с раскрытыми дверьми; между ними лежал Гопал; не слышно было ни звука.
Годадхор решил, что настал удобный момент. Он вошел в комнату Шоролы, взял деньги из сундука и той же ночью ушел из дома. Возвратился он на другой день в семь часов вечера.
По дороге он думал о том, как разовьются события, но когда он пришел, в доме все было тихо. Деревня — не город, где деньги нужны ежедневно. Шорола не собиралась идти за покупками и в этот день в сундук не заглядывала. Ни она, ни Шема не подозревали о пропаже.
На следующий день после завтрака, перед тем как идти в школу, Гопал обратился к матери:
— Мама, сегодня нужно отдать деньги за ученье; учитель еще вчера спрашивал, да я забыл сказать об этом! Сегодня нужно обязательно отдать!
Пришлось Шороле просить Шему:
— Шема, дай Гопалу денег, ему за ученье заплатить нужно.
Шема открыла сундук, но денег не нашла. Она подумала, что, может быть, Шорола пошутила и спрятала деньги в другом месте.
— Что ты шутишь, дорогая? — спросила она.
— Что такое, Шема?
— Как будто бы она ничего не знает!
— Я действительно ничего не знаю.
Взглянув на Шоролу, Шема убедилась, что та говорит правду, и с тревогой в голосе спросила:
— Ты никуда не перекладывала деньги?
— Я уже несколько дней не подходила к сундуку.
— Значит, кто-то украл их! — воскликнула Шема. Обе принялись рыться в сундуке. Но денег нигде не было.
Лицо Шоролы словно окаменело, на лбу выступил пот.
— Что теперь делать? — испуганно проговорила она.
— Это подлый брахман их взял! — воскликнула Шема. — Это дело рук Годы. Столько дней не отлучался никуда, а позавчера вдруг зачем-то ушел из дома! Ясно, прятать украденные деньги. Теперь-то я вспоминаю: они в тот день все о чем-то шептались и советовались; я проходила мимо, и тогда они нарочно стали громко разговаривать. Пойду в участок, посмотрим, как тогда заговорит этот брахман!
И Шема вышла из дома. Промода, Годадхор и их мать эти два дня следили, когда же обнаружится пропажа. Услышав громкие голоса, доносящиеся из дома Шоролы, все трое переглянулись.
Шема вышла из дома и закричала:
— Я знаю, кто украл деньги! Это работа Годадхора. В тот день он уходил из дома, и воображает, что никто ни о чем не догадается. Вот что я вам скажу: отдайте по-хорошему деньги, или я пойду извещу полицию. Я уж никого не забуду! И старых и малых — всех назову! — кричала Шема.
Годадхор выбежал из дома:
— Что ты болтаешь? Кто украл твои деньги? Ешли ты меня опять нажовешь вором, тогда я отведу тебя в полицию! — закричал он.
— Уж тебе-то не придется вести меня в участок! Ведь ты был уже там, а чего добился?
Годадхор решил, что Шема все знает о нем и что если продолжать препираться, все раскроется.
Опасаясь новых неприятностей, он замолчал и ушел в дом. Шема продолжала:
— Ну, я пошла. Я никого упрашивать не собираюсь. Пускай придет полицейский, произведет обыск; тогда-то уж отдадите!
В это время со службы возвращался Шошибхушон. Услышав разговор о полиции и обыске, он спросил: