— Шоши-бабу, иди, время уже вышло!
— Сейчас иду! — откликнулся Шошибхушон и с рыданием припал к ногам Промоды: — Спаси меня! Если ты не спасешь, я погиб! На коленях умоляю тебя, спаси! — шептал он.
В ответ Промода зарыдала так, словно ее кто-то ударил.
— Моему отцу и во сне не снилось, что я буду такой несчастной! Одно только горе видела я в своей жизни! Зачем меня выдали замуж в эту семью? — сквозь рыдания говорила она.
На крик Промоды прибежала ее мать. Точно какой-то новоявленный Малинатха[65], каждое слово Промоды она дополняла своими замечаниями:
— Говорила я тогда отцу, ничего хорошего не получится из этой свадьбы! Не послушал он меня и выдал тебя замуж в эту семью! Не ругай меня, дочка! Годадхорчондро, где же ты сейчас? — плача, восклицала мать.
Они вместе, словно ветер с огнем, обрушились на Шошибхушона.
Опять из гостиной донесся голос Рамсундора:
— Торопись, Шоши-бабу, приставы сейчас войдут в дом!
Тут Шошибхушон точно обезумел.
— Ну, Промода, теперь я хорошо понял смысл всех твоих советов! — с горечью воскликнул он. — Ты считала меня дураком, и я действительно был дураком, когда слушался советов такой злой женщины, как ты! Почему я выгнал из дома моего любимого брата Бидху? Зачем допустил гибель Лакшми моего дома — Шоролы? Пока была Шорола в моем доме, я не знал ни горя, ни забот, жил беспечно и счастливо, как раджа. По твоему совету я отделил ни в чем не повинную Шоролу. Когда она почти умирала от голода, по твоему совету я не помог ей. Только когда она умерла, я понял, что поступил подло! Ты погубила Шоролу, ты пустила моего бесценного брата по миру! А теперь я один остался, так ты и меня губишь? Что ж, я получаю по заслугам! Сейчас я расплачиваюсь за то, что в трудные дни оставил нашу дорогую, незабвенную Шоролу!
И с этими словами Шошибхушон, точно безумный, дико озираясь по сторонам, сбежал вниз и пошел с Рамсундором-бабу.
Собравшиеся в конторе были напуганы видом Шошибхушона. Никто не успел и слова вымолвить, как Шошибхушон принял всю вину на себя.
— Я виноват, судите меня! — заявил он.
Все были поражены.
Инспектор понимал положение Шошибхушона и сочувствовал ему. Но он обязан был выполнить свой долг, поэтому ему пришлось записать все, что сказал Шошибхушон. Из слов Шошибхушона ему стало ясно, что в той или иной степени виноваты были все — и казначей, и счетовод, и писец, и Рамсундор-бабу. Всех их вместе с Шошибхушоном взяли под стражу и отправили в тюрьму. Ревизор решил, что самая большая вина лежит все-таки на Шошибхушоне: если продать все его имущество, можно будет полностью возместить убытки заминдару. Но беспокоясь о том, как бы имущество не было перевезено в другое место, он послал полицейских наблюдать за домом Шоши.
Настал вечер. Все небо покрылось тучами, задул порывистый ветер. Прошел короткий дождь. После дождя похолодало. Дарога Динбондху-бабу и полицейский Ромеш расставили охрану около дома Шошибхушона. Дарога сегодня пришел сам, ибо он не доверял другим охранникам. Стоять в дозоре в прохладный вечер не очень-то приятно, особенно с непривычки! Прошло совсем немного времени, и Динбондху-бабу заявил сердито:
— Ромеш, ты-то знаешь, что я никогда не посылаю подчиненных по своим личным делам. Но тебе дам небольшое поручение — уж очень ты мне нравишься. Сходи-ка в лавку к Рамдхону за бутылочкой. Что-то холодно стало!
Пожалуй, достаточно было назвать одно только имя Рамдхона, как становилось ясно, что требовалось купить.
— Вы же знаете, начальник, что стоит вам только пожелать, и я все исполню.
Немного времени спустя он принес водку. Дарога просунул палец в горлышко бутылки, наклонил ее, чтоб содержимое смочило палец, потом поднес палец к пламени фонаря, но спирт не вспыхнул.
— Ромеш, этот плут надул тебя. Верно, понял, что в этом деле ты ничего не смыслишь. — Однако, немного отпив из бутылки, дарога оставил ее у себя.
Пока он потягивал свое средство от простуды, кто-то позвал Ромеша. Когда он через несколько минут вернулся, дарога уже прикончил всю бутылку и снова попросил своего помощника:
— Ты-то знаешь, брат, я никогда не обращаюсь к подчиненным по своим делам… — словом, он просил его принести еще водки.
На этот раз Ромеш пробыл в отлучке немного дольше.
Дарога бабу выпил и это, уже не исследуя содержимого бутылки, как в прошлый раз. Немного погодя ему стало казаться, что он сидит на мягкой и белой, как молоко, постели. Он улегся там, где стоял, и сразу же захрапел.
Как только Ромеш услышал этот храп, он в тот же момент подошел к двери дома и постучал. Дверь тотчас открыли. Прежде уже говорилось, что писатели могут проникнуть всюду, куда захотят. Последуем и мы за Ромешем. Что же он увидел в доме?