Два светлых дня небольшой отряд из троих всадников тянулся через пролески да лужки, часто перемежавшиеся с махровыми ельниками и молодыми березняками. Дорога всё дальше уводила от Ялыньской глуши, и всё крепче сжимала сердце тоска по дому. Впрочем, Зарислава утешала себя тем, что скоро вернётся.
За всё время путникам так и не встретилась ни одна деревенька: глухомань кругом да дремучесть. Нынче Купало парил сильно, и воинов с каменной волей изнуряла жара. Истекавшие потом, они утомлённо покачивались в сёдлах, отмахиваясь от надоедливой мошки да стрекоз. Интересно и в диковину было наблюдать травнице за ними. Ялыньские же молодцы только на игрищах силу свою проявляли да на земле за плугом, меч никто из них и не держал толком. Да и кузнец из оружия ковал подковы да серпы с ножами, более ничего. Сильные и крепкие кмети, верно служащие своему князю, внушали доверие и, что удивило травницу больше всего, уважение.
Зарислава привыкла к жаре и пеклу, вот и волосы от того ещё белее стали, выгорели. Когда же всадники ныряли в прохладу леса, здесь поджидала иная напасть — комары кусачие да крупные овода. Почему-то насекомые травницу не трогали, а всё норовили сесть на спины воинов. А Зариславу духи принимали, вот и оберегали.
Травница спокойно вглядывалась в буйную зелень, вслушиваясь, как отовсюду трещат лесные птахи, гудят кукушки. Запахи древесных смол разных пород сливались воедино, создавая тягучий аромат, от которого так и дурела голова. Но стоило снова выйти из чащобы на прогалину, как тут же окутывали иные запахи, цветочные, липовые.
К вечеру же третьего дня вышли на пойму голубой излучины, заросшую виклиной11 да купинами вереса. После купальской ночи теперь только твердеть стебли будут, да сок — уходить.
Купало-солнце уже давно закатился за лес, и потухший в сумраке небосвод окрасился в зелёный цвет, который плавно переходил в синие глубины. По земле завеяло вечерним холодком.
У самой кромки берега лес расступился, и Зариславе отрылись бревенчатые стены обширного городища. О травах и наступающей на пятки ночи она и мыслить забыла.
Доловск был огромен. С высоченным тыном, башенками, да теремными купавками, хоромными застройками. Имелся и небольшой посад с десяток дворов, и многочисленные мосты у берега. Днём посад наверняка на муравейник походил, а сейчас, с наступлением ночи, он был тих и безлюден.
Только у ворот Зарислава спешилась, размяв затёкшую спину, запрокинула голову, рассматривая надвратную башню, сложенную из цельных брёвен и с тесовой крышей. Балки толщины неохватной нависали над ней тяжело, придавливали к земле, и Зарислава казалась себе крохотной мышкой по сравнению с величием построек.
Прибывших пыльных и уставших путников встретил матёрый мужчина в росте под косую сажень, с русой бородой и тёмными бровями. Являлся будто продолжением этого громоздкого детинца, такой же здоровенный и необъятный в плечах. Впрочем, все дружинники, что были на дворе, не уступали могучему воину в силе. От чего Зариславе стало тесно внутри.
«А этот? Никак сам воевода вышел встречать?»
Он хмуро оглядел с головы до ног Зариславу, хмыкнул, меняясь в лице.
— Вот так чудо. Неужели в деревнях такое диво водится? — спросил он у Бойко, который принялся разнуздывать лошадь.
Бойко только хмыкнул.
— Как видишь, водится, — ответил он, стягивая с луки дощатый щит.
Суета на дворе, которая образовалась вокруг Зариславы, привлекла внимание остальных. Завидев пришлую молоденькую девицу, подоспели ещё кмети, которые до этого мига тренировались на дворе. Они были супротив воеводы в разы моложе, однако, как успела заметить Зарислава, в росте своему командиру не уступали. Все они улыбались и оглядывали гостью пристально и нахально.
Травнице это не понравилось. Поскорей бы в схрон попасть. Не обращая внимания на их блуждающие по ней взгляды, Зарислава торопливо начала снимать с седла мешок да туесок, который тут же перекинула через плечо. Травы — самое ценное, их нужно беречь. Кожей ощущала, как на неё таращится с десяток кметей, и их ощупывающие взгляды чувствовала на своём теле, будто они и в самом деле касались её. От волнения Зарислава сжала подрагивающие руки в кулаки.
— Помочь тебе, красавица? — спросил кто-то за её спиной, видно, самый наглый из них.