— Не уверен, — ответил Кирилл. — Может быть, психиатры расценили как манию преследования попытки пострадавшей женщины объяснить случившийся с ней инцидент вмешательством посторонней злой воли, то есть докопаться до. истинной причины событий. Обратите внимание, что это случилось с самой образованной из женщин, наиболее способной к анализу.
Профессор Солодов подозрительно посмотрел на Кирилла, но продолжил:
Четвертый эксперимент. Женщина пятидесяти четырех лет, без определенного места жительства и занятий. В результате приема двадцати миллиграммов препарата наступил приступ неуправляемой агрессии, она сожгла несколько уличных торговых палаток, нанесла тяжелые ожоги продавцу и сильно обгорела сама. Торговец и женщина в результате полученных ожогов скончались на месте.
Ничего себе, журнал экспериментов! — не удержался Кирилл.
Профессор снова неодобрительно на него покосился, но продолжал:
Пятый эксперимент. Женщина сорока трех лет, образование высшее, домашняя хозяйка. В результате приема двадцати миллиграммов препарата, войдя в ювелирный магазин, разгромила его, разбила внутренние витрины, нанесла побои средней тяжести охраннику магазина, тяжкие телесные повреждения сотруднику милиции, прибывшему в магазин в составе наряда по срабатыванию тревожной сигнализации. Убита вторым сотрудником милиции из табельного оружия.
— Ну, в целом картина понятная, — сказал Кирилл, — и что, описаны все десять экспериментов?
— Нет, всего девять. А относительно десятого есть только предварительная запись: «женщина двадцати восьми лет, образование высшее». А дальше ничего.
— Понятно, — вздохнул Кирилл, — ужас какой!
Профессор посмотрел на него с живейшим интересом:
— Вы что-то знаете про эту десятую женщину? Она жива? Вы можете меня с ней познакомить? Мне крайне важно провести кое-какие тесты и анализы, просто побеседовать с ней…
— Об этом не может быть и речи! — закричал Кирилл. — Простите, профессор, — добавил он помягче, — но я не могу этого допустить. Она и так перенесла тяжелый стресс, вокруг нее до сих пор происходят ужасные вещи. Я не могу позволить вам делать из нее подопытного кролика. Чем же вы тогда будете лучше Вадима? Он напичкал ее какой-то дрянью, а вы мечтаете изучить, как эта дрянь на нее подействовала. Он делал это ради денег, а вы — ради науки, но ей-то какая разница!
— Вы не совсем правы, молодой человек, но настаивать я не могу.
— И на том спасибо.
— У вас есть еще какая-нибудь дополнительная информация об этом десятом эксперименте? В конце концов, вы можете мне рассказать о нем.
— Ладно. На этот раз лекарство было в виде двух таблеток. Ее обманом заставили принять одну, а вторую она не стала принимать, на этот раз она обманула. Она говорила мне, что таблетки на нее плохо действуют, от головной боли, например, она предпочитает принимать только цитрамон, от простуды — парацетамол, а все эти новые импортные лекарства не любит, потому что не знает, как они могут на нее подействовать, у нее как это?
— Идиосинкразия?
— Вот-вот. В тот вечер она выпила немного спиртного, совсем немного, я свидетель, а потом — чашку крепкого кофе и потеряла сознание, даже не так, а очень крепко заснула. Я не был с ней в последующие сутки, она куда-то ходила, что-то делала, с кем-то встречалась, но ничего не помнит, эти сутки и еще ночь просто выпали из ее сознания.
— И когда она очнулась, она пережила шок, кому приятно потерять память!
— Да, а потом начались неприятности…
— Вы так и не знаете, что с ней произошло?
Кое о чем догадываюсь, но это неточно. И, может быть, оттого, что она приняла не две, а одну таблетку, она кое-что начинает вспоминать. Ее преследуют сны, видения того, что произошло в эти пропавшие сутки. Профессор завистливо вздохнул:
— Боже, какой бесценный экземпляр!
Но, увидев, что Кирилл нахмурился, тут же извинился.
— Но послушайте, Кирилл, если она приняла одну таблетку, то, может, не выбросила вторую? — с надеждой спросил Солодов.
— Думаю, что вторая у нее сохранилась.
— О, Кирилл! Если бы вы смогли достать эту таблетку, я провел бы анализ и выяснил точный механизм действия препарата и, возможно, смог бы выработать вещество для снятия его последствий. Ведь надо же как-то помочь тем несчастным женщинам, которые ни за что ни про что заперты в психушку!
Хорошо. Если вы обещаете не искать эту девушку и не причинять ей дополнительных неприятностей, я постараюсь раздобыть вам эту несчастную таблетку.
— Может быть, вы все-таки передумаете, — с надеждой спросил Солодов, — и приведете ее сюда?
— Ни за что, — твердо ответил Кирилл. — Я не хочу, чтобы она знала, что могло бы быть, если бы эксперимент над ней не сорвался, что она могла натворить, а может, уже натворила. Мне это все не важно, а она пусть не знает.
— Она вам небезразлична? — догадался профессор.
— Дело не только в этом. Там еще много всего наслоилось, но, простите, профессор, я уж не буду вас утомлять подробностями.
Профессор Солодов понял намек и нехотя отпустил Кирилла, оставив у себя материалы.
С тех пор, с того самого дня, как погибли Валентина и Женя и мы с Кириллом договорились доверять друг, он провожал меня домой после работы каждый день. Просто встречал у магазина, потом мы ехали в метро, болтая о пустяках, потом, как школьники, прощались у парадной, и он уходил. Ни разу он не напросился на кофе, правда, я и сама его ни разу не пригласила. Так продолжалось несколько дней, тот странный монотонный голос мне больше не звонил, но успокаиваться я не спешила. Пока я не буду ничего знать точно, Аська сюда не вернется. Сергей уехал по делам, Ксения Павловна помирилась с зятем и опять жила у дочери, так что в квартире мы были вдвоем: я и Галкина кошка Пуся. На все мои вопросы относительно того, что он собирается предпринять для прояснения ситуации, Кирилл только отмалчивался.
У Нины маму положили в больницу, и она уходила пораньше, так что оставались после закрытия только мы с Мишей. В этот вечер я заметила, что он как-то иначе на меня смотрит.
— Чего тебе? — достаточно сухо спросила я, не хватало мне еще, чтобы он начал проявлять ко мне, так сказать, неслужебный интерес.
— Да ничего, что-то, я смотрю, ты в последнее время какая-то не такая. У тебя неприятности? На личном фронте?
— Если бы! — вырвалось у меня помимо воли, но Миша понял не так.