— Я из тех, — сказала она вчера Петру в Эрмитаже, — кто не просит милостей у царя. И со мною вам, сударь, разгуливать не так уж безопасно. Но если вы проявите малодушие, я буду очень сожалеть. Я хотела бы, чтобы у меня осталось приятное воспоминание от встречи с галичанином. Я люблю ваше Прикарпатье, хотя никогда там не бывала. Мечтаю увидеть великого Франко. Говорят, он болеет, переутомлен работой. Я бы его порадовала хотя бы тем, что здесь, в Приднепровье, его читают и любят, что мы гордимся им.
Петро, само собой, не отрекся от девушки, напротив, когда в начале путешествия проводник шепнул ей, что в десятом купе под видом коммивояжеров, едут два подозрительного вида «субъекта», он сгоряча предложил такой головокружительный план, что Галина вынуждена была предостеречь его:
— Это вам не горы, а вы, сударь, не лемковский збойник. От этих «субъектов» надо избавиться руками царских слуг.
И с той минуты в вагоне никто не услышал от нее ни одного русского слова. Она превратилась во француженку, веселую, беззаботную путешественницу, одну из страстных приверженниц политики президента Пуанкаре, о котором в то время, после его дружественного визита к царю Николаю, говорила и писала в газетах вся Россия. Галина играла свою роль безупречно. Слегка картавя, она рассказывала о Париже, о президенте Пуанкаре такие приятные, доставляющие истинное удовольствие подробности, что даже пьяная компания купцов отложила карты и навострила уши, а офицеры соседнего купе удостоили ее приглашением на небольшой банкет в честь французского президента.
Петро не знает, каким образом ей удалось настроить офицеров против «гадких господ коммивояжеров» из десятого купе, только вскорости, подчиняясь стоп-крану, поезд на минуту остановился посреди глухого леса, и из вагона полетели в темноту ночи сначала перепуганные «субъекты», а за ними их казенные чемоданы…
Теперь его фея-волшебница спит, подложив ладонь под щечку, отдыхает от трудной и искусной игры, а он прислушивается с верхней полки к ее дыханию, считает до ста, чтобы заснуть, и снова прислушивается… Но стоит девушке чуть шевельнуться или погромче вздохнуть, как он тихонечко поднимается на локте и украдкой заглядывает на нижнюю полку. Мысли текут и текут чередой, нет ему покоя. То видит он перед собой Василя и начинает размышлять над тем, хорошо ли он сделал, послав мальчика в Бучач учиться на строительного мастера, то восстанавливает в памяти последнюю встречу со Стефанией в Саноке и сравнивает экзальтированную гимназистку, ошалело кинувшуюся в ханжеское болото иезуита Кручинского, с этой жизнерадостной девушкой, будто сотканной из солнечных блесток…
Грохочет поезд, покачивается, словно гигантская колыбель, мягкий вагон. Куда он несется — сейчас пассажирам нет дела. Во всех купе тишина. Спят купцы-картежники, уснули пьяные офицеры. Надебоширили и спят. Петро усмехается: а выталкивали «коммивояжеров» из вагона, сохраняя изумительную вежливость: «Пардон, господа, прыгайте сами, пока вам голову не свернули. Да-да, месье, дойдете пешком…»
Затем в памяти Петра возникает чемодан, спрятанный у проводника. Что там в нем — не решился спросить, но не иначе, как что-то важное и опасное. На площади перед Зимним дворцом Галина, хмурясь, сказала:
— Здесь каждый камень полит народной кровью. Если прочитаете «Мать» Горького, вам легко будет представить кровавую расправу над мирными людьми, что шли к батюшке-царю с иконами и церковными хоругвями просить себе лучшей доли. — И, передохнув, печально заключила: — Что- то вроде вашей миссии, сударь. Только вам вежливо отказали в свидании с царем, а тех несчастных по царскому повелению расстреляли да посекли казацкими саблями.
Петро ворочается с боку на бок, снова считает до ста, отгоняя от себя пережитое за последние дни, но сон не приходит. Перед глазами встает Михайло Щерба. Доброжелательно посмеиваясь, он спрашивает: «Ну что, убедился, на чьей стороне правда, Петруня? Когда я тебе в семинарии говорил, ты не верил, что русский царь может засадить такого человека, как Горький, в казематы Петропавловской крепости. Чтобы убедиться в этом, тебе понадобилось побывать в Петербурге и встретиться с высокопоставленным чиновником. Хорошо, хоть панночке поверил, что за теми низкими стенами под высоким золотым шпилем сидел гений русского народа. Весь культурный мир, сказала она тебе, поднял голос протеста против преступного произвола Николая II, сказал свое слово и Франко… Помнишь, я тебе цитировал несколько абзацев из его статьи?»