Есть поступки, которые нельзя исправить. И мы прекрасно понимали, что, возможно, сейчас мы совершаем именно такой поступок. Но воровская звезда вела нас к возмездию, от которого не сможет уйти не один преступник на земле. План будущего ограбления мы составили грамотно, даже можно было бы сказать, профессионально, если воровство можно назвать профессией. Петрос дал нам подробный план Дионисиата, проникнуть в который было делом трудным, но не безнадежным.
Рука святого Иоанна Предтечи хранилась в небольшом храме — параклисе; нужно было открыть несколько дверей и найти ковчег со святыми мощами самого Крестителя Господня. И, наконец, самое сложное — нужно было переступить через свои страхи и частицу, возможно, самую главную, самих себя.
Вот мы и причалили к святому берегу — не как благочестивые паломники, а как бесчестные воры, намереваясь украсть самую почитаемую святыню этого древнего монастыря. Георгиос вообще трепетал, как осенний лист. Это было настолько нетипично для такого лихого удальца, что мне и самому стало не по себе. Тем более, я знал нечто, о чем услышал, спрятавшись вчера у дома богатого Петроса. Он тогда разговаривал со своей племянницей о ее будущем и убеждал отказаться от мысли связать свою судьбу с Георгиосом:
— Как ты будешь с ним жить? Шататься по морю, торгуя оружием? Да на этом шалопае клеймо негде ставить, и по нему давно уже плачет тюрьма.
Георгиос, когда я попытался пересказать ему этот разговор, нервно играл желваками и бешено смотрел мне в глаза. Он не только не хотел слышать про коварство Петроса, но и пытался убедить меня, что он не позволит старому ростовщику обмануть его. Я, тем не менее, чувствовал какую-то непонятную тоску, похожую на плохое, но верное предчувствие.
Монастырь Дионисиат почти ничем не отличался от других святогорских обителей — большие стены, образующие квадрат, и внутренний дворик с кафоликоном — соборным храмом. Главная порта[5] была практически неприступна — огромный чугунный замок мог преградить путь не только парочке воришек, но и маленькой армии. Также, по идее, где-то там, возле порты, должен был бодрствовать привратник.
Мы выбрали другой путь и с помощью крюка и веревки проникли внутрь монастыря через окно. Ловкими движениями рук, словно обезьяны, мы добрались до окна в коридоре и открыли его одной из имеющихся у нас в запасе отмычек.
Дальше нужно было попасть в параклис. Мы были опытными ворами и сравнительно легко открыли все остальные замки. Георгиос постоянно крестился и жалобно просил Бога о помиловании. В параклисе мы очутились среди множества самых разных мощей. Найдя большой серебряный ковчежец в виде руки, мы открыли его и достали святые мощи Иоанна Предтечи. Это была нетленная левая рука — она благоухала и источала благовонное миро. Георгиос, дрожа всем телом, завернул это храмовое сокровище в заранее приготовленную простыню, и мы, заперев, по возможности, все замки, таким же образом покинули тихую монашескую обитель.
Оказавшись в барке, мы оттолкнулись веслами от берега и осторожно отплыли, но с тревогой заметили, что небо теперь затянулось подозрительными облаками. Все в природе предвещало грозу.
На расстоянии ста метров мы повернули барку на север. Ночь, разгулявшись, требовала продолжения пира зла, ей было мало совершенного нами разбоя. Море начало волноваться, Георгиос запаниковал. Он вдруг схватился за голову и закричал:
— Не надо, не мучь меня! — он будто бы обезумел от того, что сделал, и перестал нормально реагировать на происходящее.
Я, стараясь перекричать ветер, спрашивал его:
— Что такое, Георгиос? Что случилось? Он не отвечал и продолжал стонать и метаться, а тем временем шторм все крепчал, южный ветер нагонял фортуну. В таких случаях мы с отцом всегда молились святому Иоанну, который слышал молитвы и часто укрощал даже самую свирепую бурю…
Я вдруг вспомнил, что святой Иоанн Предтеча, чьи мощи мы только что украли, был верным покровителем моряков, подавал попутный ветер и хороший улов. Из моей груди вырвался нервный смех:
— Ну, мы влипли!
У Георгиоса началась уже настоящая истерика, чувствовалось, что он переживал какой-то сильный ужас, быть может, ему даже было видение. Он не мог больше грести, продолжая причитать и обеими руками держаться за голову. Волна подымалась большая, и делать было нечего — я решил вернуться к афонскому берегу. Попробуем добраться пешком до Уранополи, а там наймем бричку и поедем в родное село. Я сказал о своем плане совершенно подавленному Георгиосу. Он не противоречил мне, и я погреб обратно на Афон. Барку, конечно, придется бросить, но у нас не было другого выхода; надеюсь, местные рыбаки не узнают нашу посудину.